Читаем Эйсид-хаус полностью

– Ты чертова старая… – Я поднялся на ноги, помахивая пакетом перед ее вытянутыми руками. – Лучше вызовем смотрительницу, бабушка. Ей будет интересно на это поглядеть.

Она горько усмехнулась и села на кровать.

– Шприц у тебя есть? – спросила она.

– Да, – сказал я.

– Тогда приготовь укол, поправься.

Я принялся делать, как было велено.

– Но как, бабушка? Как? – спросил я, одновременно успокоенный и пораженный.

– Эдди, моряк торгового флота. Он вернулся уже подсаженный. У нас были связи. В доках. Деньги были хорошие, сынок. Дело в том, что я продолжала покупать оптом и теперь вынуждена продавать молодым, чтобы держаться. Деньги только вперед. – Она покачала головой, мрачно сощурившись. – На меня работает пара молодых ребят, но эта толстая дура внизу, смотрительница, начинает что-то подозревать.

Я понял ее намек. По одежке протягивай ножки.

– Бабушка, может, мы как-нибудь вместе займемся этим?

Животная враждебность на ее маленьком исхудалом лице растворилась в едва уловимой усмешке.

– Ты же настоящий Аберкромби, – сказала она мне.

– Да, настоящий, – признал я с тошнотворным пораженчеством.

Дом Глухого Джона

Дом Глухого Джона был странный. В нашей округе, по правде говоря, всегда были запущенные дома, но ничего похожего на дом Глухого Джона. Для начала в этом доме вообще ни хрена не было – ни мебели, ничего вообще. И ничего на полу, даже линолеума. Только холодный черный кафель, как в любом доме, а отопление под кафелем никто не включал – дорого.

В доме Глухого Джона из вещей было лишь кресло в гостиной, и там сидел его дед – перед ящиком, на который был поставлен телевизор. Старый хрыч только и делал, что смотрел телевизор сутки напролет. У его ног всегда валялось множество бутылок и пивных банок. Этот псих, должно быть, и спал в своем кресле, потому что в доме был лишь один матрас и он лежал в комнате Глухого Джона. Нигде ни кроватей, ничего такого.

Единственными существами, водившимися в доме, были белые мыши. Они во множестве шныряли повсюду. Глухой Джон по-настоящему любил белых мышей. Он покупал их в «Зоомагазине Дофо», приносил в дом и выпускал. Он бывал в «Дофо» каждую субботу. Когда в магазине просекли, что здесь что-то неладное, они послали его далеко и надолго. Но Глухой Джон нашел выход – он просто давал деньги кому-нибудь из нас, чтобы сходил туда и принес ему мышей.

Так что мыши повсюду бегали свободно. Они размножились и сновали по квартире, гадя на черный кафель. Иногда Глухой Джон случайно наступал на них. Кого давил до смерти, а одной сломал задние лапки. Та привыкла ползать по полу на передних. Мы всегда чертовски веселились, глядя на нее. Хотя именно она была любимицей Глухого Джона. Ты мог раздавить любую из этих маленьких тварей, но этой он не позволял коснуться.

Глухого Джона мы называли Глухим Джоном не потому, что чувак был глухонемой. То есть глухим-то он был, но не это главное. Просто среди нас были Джон Хислоп и Джонни Патерсон, и надо было избежать путаницы. Вот в чем дело. Глухой Джон мог только сказать свое имя и то, что он глухой. Когда он переехал в этот район, в квартал Рэба, к нему подходили и спрашивали: «Как твое имя, приятель?» И он отвечал: «Джон». Иногда ему говорили что-то еще, но он просто трогал себя за ухо и отходил со словами: «Я глухой».

Глухой Джон, так и повелось.

Каждый чувак в округе знал его как Глухого Джона. Парень, водивший нас играть в футбол на «Спортинг Пилтон», привык говорить: «Пусть Глухой Джон закрывает в атаке всю бровку. А вы ему подыгрывайте. Помните: надо подыгрывать Глухому Джону. Его никто не обгонит». Он действительно был сильным и все такое. Он чертовски психовал, если кто-нибудь хватал его сзади, но по-другому Глухого Джона не остановишь. Он был нереально сильным и быстрым, уж поверьте.

Глухой Джон никогда не ходил в школу. Там просто не знали, что он существует. Конечно, Глухой Джон должен был ходить в одну из этих специальных школ, для глухих, типа этой большой шикарной на Хеймаркет, но он вообще никуда не ходил. Каждый раз, когда один из нас прогуливал, то как пить дать встречался с Глухим Джоном.

Мы все привыкли зависать у него дома. Жуткая, конечно, дыра, но нам было пофиг. Дом Глухого Джона стал нашей базой, нашей штаб-квартирой. Его старый дед никогда никого не донимал, просто сидел, пялился в телевизор и сосал пиво из банки. Он тоже был глух.

Однажды, бесцельно слоняясь по дому всей компанией, мы заметили, что куда-то подевались Глухой Джон и моя сестра. Мы поднялись по лестнице и услышали шум из большого шкафа в стене, где стоял бак с водой. Открыли дверцу – и увидели этого урода Глухого ебаного Джона и мою сестру. Они, мать их, обнимались и целовались, и Глухой Джон вытащил наружу свой конец и запустил руку под ее юбку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза