– Ребенок… он поднялся и смотрел на нас, – слабо сказал Рори.
– Не идиотничай! – прошипела Дженни. – Давай, Рори, трахай меня! Трахай!
У Рори, несмотря на этот призыв, все опустилось, и он вышел из нее.
– Но… оно стояло…
– Заткнись, бога ради! – Она потянулась, со злостью натягивая на них пуховое одеяло. – Это не Оно, это Он. Твой собственный сын, черт побери! – И она отвернулась к стенке.
– Джен… – Он положил ей руку на плечо, но она ее сбросила; от его вялого расслабленного поглаживания ее тошнило.
После этого они решили, что пришло время переселить ребенка в комнату, которую они превратили в детскую. Дженни нашла всю эту ситуацию жалкой, но если Рори так переживает, ну, тогда ладно.
На следующую ночь ребенок тихо лежал, бодрствуя в новом для себя месте. Рори пришлось признать, что ведет себя тот идеально, – казалось, он никогда не плакал.
– Ты, похоже, никогда не плачешь, да, Том? – задумчиво произнес он, стоя над младенцем в кроватке.
Дженни, запаниковавшая ночью из-за ребенкиного молчания, послала Рори в детскую проведать, как там Том.
Состояние молодого человека на больничной койке оставалось неизменным, хотя теперь доктор Каллахан был уверен, что он использует свое поведение для привлечения внимания, дабы удовлетворять основные потребности в еде, смене памперсов и регуляции температуры тела. Двое молодых людей в спортивных куртках с капюшоном пришли повидать его.
Их звали Энди и Стиви.
– Стыд и позор, блядь, – выдохнул Энди. – Коко накрылся. Лежит и голосит, как младенец. Во дела.
Стиви печально кивнул:
– Кто бы мне сказал, что чертов Коко Брайс будет вот так валяться.
К ним подошла медсестра. Приятная, с открытым лицом женщина средних лет.
– Попытайтесь поговорить с ним о каких-нибудь вещах, которые вы делали вместе, о том, что ему было интересно.
Стиви уставился на нее, озадаченно открыв рот; Энди, насмешливо качая головой, выдавил смешок.
– Ну вы знаете, типа, дискотеки, поп-музыка, всякое такое, – весело предложила она.
Энди и Стиви поглядели друг на друга и пожали плечами.
– Уаааа!
– Так, – сказал Энди. – Да, ты многое пропустил, Коко, пока тут валялся. Полуфинал, сечешь? Мы ждали этих козлов из Абердина на Хеймаркете. Отпиздили их по полной программе, чувак, загнали назад на вокзал и в поезд, чуть по путям не размазали всю кодлу! Полиция просто стояла и не втыкала, что, нахуй, делать. Во как! Клево все прошло, а, Стиви?
– Охуенно, чувак. Пару ребят забрали; Гэри, Митци и еще кого-то из той тусы.
– Уаааа!
Они поглядели на их вопящего, ни на что не реагирующего друга и некоторое время помолчали. Затем Стиви начал:
– И ты пропустил тусу на опенэйре «Резарекшн», Коко. Там было настоящее безумие. Как нам вставило с того снежка, Энди!
– Башню сорвало. Я танцевать не мог, но вот он отрывался всю ночь. Я просто хотел болтать с каждым встречным чуваком. Чистый расколбас на всю ночь, кореш. Тут сейчас появился охуенный экстазин, Коко. Можно круто закинуться, оттянуться, рвануть по клубам и клубиться до озверения…
– Бесполезно, твою мать, – промычал Стиви. – Он нас не слышит.
– Это слишком безумно, блядь, кореш, – признался Энди. – Не могу вынести все это дерьмо.
– Уаааа! УАААА!
– Это не Коко Брайс, – сказал Стиви. – По-любому не тот Коко Брайс, которого я знал.
Они вышли, когда вернулась сестра с едой. Коко не ел ничего, кроме холодного жидкого супа.
Рори с неохотой снова вышел на работу. Его все больше беспокоила Дженни, беспокоило то, как она справляется с ребенком. Она явно страдала от некой формы послеродовой депрессии. Из холодильника исчезли две бутылки вина. Он ей ничего не сказал, ожидая, что она сама поднимет этот вопрос. Он должен приглядывать за ней. Мужчины в группе поддержат его; они восхитятся не только тем, как он осознал и принял свои чувства, но также его бескорыстной отзывчивостью к нуждам партнера. Он помнил мантру: осознание – семьдесят процентов решения проблемы.
Дженни до смерти перепугалась в первый день, когда Рори снова вышел на работу. Ребенку в кроватке было очень плохо. От него исходил странный запах. Воняло… спиртным.