Эйсид-хаус

Она тут выдала нечто, отчего меня мороз подрал по коже.

– Неудивительно, что люди говорят о тебе, дескать, ты умник хитрожопый, – прошипела она в ярости и удалилась.

– Что… кто сказал… – промычал я ей вслед, но она скрылась на кухне.

Я был слишком размякший, чтобы испытывать паранойю, но ее слова звенели в моей голове, и паранойя в конце концов накатит с такой же неизбежностью, как ночь сменяет день. Засяду завтра у отца, притворяясь, будто не чувствую себя больным, несчастным и ничтожным, и ее слова ментальными колючками пронижут мой организм, и я буду безжалостно терзаться, размышляя об их смысле. Можно начинать предвкушать заранее.

Я разговорился со Спадом Мерфи, приятелем Рэйми Эрли. Мне нравится слушать Спада и Рэйми. Они на несколько лет старше, и повидали многое, и выжили. Уцелели. От таких людей на самом деле ничему нельзя научиться, но послушать их треп довольно прикольно. Спад все еще сокрушался о том, как его кинул много лет тому назад лучший друг. Сделка была связана с джанком, и друг скрылся со всеми деньгами, вырученными от продажи.

– Лучшие друзья, если так можно выразиться, лучшие друзья, понимаешь? Затем кореш берет и выкидывает такой вот номер. Абсолютное кидалово, как бы так сказать. Понимаешь?

– Да, в наши дни даже друзьям нельзя доверять, – сказал я, и осознание этого вызвало у меня первый приступ реальной паранойи за весь день.

Я коснулся пальцем моего шрама. Спасибо, блядь, Хобо; по крайней мере, у меня есть конкретное подтверждение этой паранойи.

– Это же просто, скажем так, наркотики, корешок. Это ужасно, типа, но когда бы в деле не появлялись бабки, дружба спускается в унитаз, врубаешься?

Мы поболтали еще немного, потом к нам подошла захмелевшая Тина, размахивая бутылкой «Даймонд уайт».

– Я вдохну огонь в твоего друга, – заявила она, вот так буквально, затем подошла к Ронни и села рядом.

Они тут же принялись обниматься и целоваться, или, вернее, Тина стала вылизывать все лицо Ронни.

– А было бы неплохо, если бы кто-то вдохнул в меня такой огонь, корешок, это было бы клево, типа, – заметил Спад.

– Нет, Спад, я разочарован в женщинах. Серьезные отношения мне не даются. Я эгоистичный блядун. Фишка в том, что я никогда даже не старался этого скрывать и строить из себя кого-то еще. Возьмем, к примеру, Олли, – решился высказаться я.

– Эта готическая кошечка, с которой ты пришел, типа? – спросил он.

– Она разыгрывает из себя ангела. Взяла меня к себе домой после того, как я схлестнулся с этим мудаком Хобо…

– Небось хорошая женщина, корешок. Ты должен быть ей признателен, типа.

– Да ты послушай. Один приличный добрый поступок – и она думает, что это дает ей право указывать мне, как нужно жить. То есть: никакой наркоты, найти работу, поступить в колледж, приодеться, не говорить с людьми, которые ей не нравятся, даже если ты знаешь их всю свою долбаную жизнь… словом, типичное бабское дерьмо. Как же меня достало!

– Да, это довольно серьезное мозгоебство, корешок. Не то чтобы я действительно мог что-то посоветовать. Чиксы и я, типа, это своего рода масло и вода, понимаешь? Я люблю, когда мы путаемся друг с другом, общаемся, это довольно неплохо, но почему-то из этой смеси ничего путного никогда не выходит.

К нам снова вернулась Олли. Она обвила меня руками.

– Я хочу, чтобы мы пошли домой, – прошептала она, считая себя, наверное, Жанной Д’Арк. – Я хочу пойти домой и трахнуть тебя.

При этой мысли меня передернуло от страха. За уик-энд я принял слишком много наркотиков. Ебля меня совершенно не волновала. Она просто казалось дико бессмысленной, абсолютно пустой тратой времени. Мы не испытывали по отношению друг к другу сильных чувств, а просто проводили время, дожидаясь чего-то настоящего. Мне не хотелось трахаться ради самого процесса; я хотел заниматься любовью. С кем-то, кого люблю по-настоящему. Да, разумеется, иногда нужно снять сексуальное напряжение, опорожнить сумку, так сказать, но не тогда, когда ты по уши в наркотиках. Прямо как давеча, когда мы трахались. Это напоминало совокупление двух скелетов. А я просто думал: «Какого хуя мы этим занимаемся?»