Читаем Эйсид-хаус полностью

Сзади нее, сгорбившись, плелся Ронни, явно убитый транками. Я даже не попытался спросить его, где он пропадал. Потащил его наверх и дал вырубиться на полу. Затем позвонил Тине и сказал ей, что он приехал. Потом спустился в гостиную и сел на диван.

– Твой друг? – спросила Эврил.

– Да, это тот парень, который женится. Хочет, чтобы я был свидетелем у него на свадьбе. Видать, путешествие выдалось крайне изнурительным.

– Посмотри на этого гнусного мудака Лилли[70], – прошипел Даррен при виде этого политика на экране. – Хотел бы я добраться до этого говнюка и отрезать ему, нахер, яйца. Затем я бы впихнул их ему в глотку и зашил бы рот, чтобы он их был вынужден проглотить… Проклятый убийца детей!

– Это ужасно, Даррен, – простонала Эврил. – Ты ничем его не лучше, если вот так вот думаешь.

Она поглядела на меня, моля взглядом о поддержке.

– Нет, Даррен абсолютно прав. Таких больших паразитов-эксплуататоров просто необходимо уничтожить, – заметил я и, вспомнив Малькольма Икса, добавил: – Любыми возможными средствами.

Я почитывал биографии черных американских радикалов. Биография Малькольма Икса оказалась интересным чтивом, но «Вовремя» Бобби Сила, равно как и «Отмороженный» Элдриджа Кливера, были куда занимательнее[71]. Но моей самой любимой стала «Соледадский брат», однако я не мог вспомнить, кто из братьев Джексонов, Джонатан или Джордж, написал ее на самом деле. Наверное, автором был все-таки Майкл[72].

Даррен потряс кулаком у меня перед носом:

– Вот разница между мной и этими долбаными болтливыми говнюками-социалистами. Я не хочу вышибить тори, я хочу видеть их мертвыми, мать их. Если я просто покупаю билет на автобус, это абсолютно не значит, что я часть системы. Анархист с билетом на автобус по-прежнему чертов анархист. Вся ненависть – государству!

– Ты болен, Даррен, – покачала головой Эврил. – Насилием ничего не добьешься.

– Но приятно все же посмотреть на полисмена с раскроенной башкой, согласись, – вставил я.

– Нет, это не так. В этом совсем нет ничего приятного, – ответила она.

– Да ладно, Эврил, будет тебе. Не хочешь же ты сказать, что не радовалась, когда видела фотографии этих гадских мертвых душ, напуганных до усрачки у груды булыжников после взрыва в Брайтоне? Теббита и прочих?[73]

Я хорошо все это помню. Когда о взрыве объявили по телевизору, отец сказал:

– Ну наконец кто-то вдарил по этим ублюдкам, давно пора.

И я помню, как гордился им, как восхищался.

– Мне не нравится видеть чье бы то ни было страдание.

– Это все очень хорошо как абстрактный моральный принцип, Эврил, теоретизирование за кофейным столиком, но нельзя отрицать то доподлинное, ничем не мотивированное удовольствие, какое испытываешь, наблюдая страдания правящего класса.

– Очень надеюсь, что вы двое просто меня подкалываете, – печально сказала она. – Я действительно так надеюсь ради вашего же блага. А если это не так, то вы больные люди, жертвы скотского обращения.

– Ты права на все сто, – заявил Даррен, – но, по крайней мере, мы ни с кем не обращаемся по-скотски в ответ. Мы не грабим, не насилуем, не занимаемся серийными убийствами и не мучаем невинных. Мы просто фантазируем, как уничтожить паразита, ебавшего нас много лет во все дыры. О, и вот еще чего мы не делаем, – язвительно добавил он. – Не крадем женского белья.

Эврил послала его и оставила нас одних. Тут у меня возникло сильное подозрение, что в ее нижнем белье покопался именно Даррен.

Ронни так ни с кем толком и не познакомился. Он проспал два дня, и в тех редких случаях, когда присоединялся к нам, пребывал в состоянии, близком к коматозному. А потом пришло время ему возвращаться домой, билет-то был куплен заранее. Он принял несколько «даунов» перед тем, как сесть в автобус на вокзале Виктория. Когда автобус тронулся, я даже не удосужился помахать рукой на прощание. Ронни заснул сразу же, как только сел на свое место. Единственное, что я помню из произнесенного им в нашей квартире: «Даррен…» Я, естественно, подумал было, что он говорит о моем квартирном соседе, но, как выяснилось, речь шла о совсем другом человеке. «Даррен Джексон[74], – выдохнул он, кивая, моргая и многозначительно подмигивая. – Свидетель на свадьбе… Норм». Когда Ронни моргал и подмигивал, в этом участвовал только один глаз, другой же был вечно полузакрыт.


Месяц тянулся мучительно медленно. Я предвкушал, как вернусь обратно в Эдинбург, но отнюдь не горел желанием попасть на свадьбу. Я прибыл в город за ночь до мальчишника и на такси доехал до своего старика.

Когда я вошел, в квартире оказалась Норма Калбертсон и ее маленькая дочка. В доме что-то неуловимо изменилось.

– Привет, сынок, – неловко сказал отец. – Да, присаживайся. Надо было, наверно, рассказать тебе раньше, но, ну да, ты же был в Лондоне и все такое. Сам же знаешь, как дело обстоит…

– Да, – ответил я, понятия не имея, как там и что обстоит.

– А Дерек, ну, ничего не рассказывал?

– Нет…

– Ну, Дерек съехал отсюда. Он сейчас снимает квартиру в Горги. Стюарт-Террас. Совсем неплохое место. Получил повышение по службе, вот и переехал. Ты знал об этом?

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза