Екатерина Великая

«К несчастью, я не могла не слушать его: он был красив, как утренняя заря; в этом никто не мог сравниться с ним — ни при императорском дворе, ни при нашем. Ему было не занимать ни ума, ни образованности, ни манер и грации, которые являются прерогативой grand monde (высшего света) и особенно ценятся при дворе»^{131}.

Екатерина была легкой добычей. Сергей Салтыков достиг двадцатишестилетнего возраста (на три года старше Екатерины) и имел сексуальный опыт. Он происходил из знатной семьи и, как выразилась Екатерина, «умел скрывать свои недостатки»^{132}. Она смогла сопротивляться его уговорам несколько недель. Затем Николай Чоглоков предоставил ему возможность преследовать ее более решительно, организовав на своем острове охоту. Во время этой охоты Салтыков настиг Екатерину, чтобы «начать обсуждать свою любимую тему»^{133}. Сначала княгиня хранила молчание, выслушивая торжественные заявления Сергея о любви, но в конце концов вынуждена была признать, что он ей «приятен»^{134}. В этот вечер разразился шторм, и компания охотников оказалась запертой на острове в доме Чоглокова до раннего утра. Так как Сергей продолжал изливать на Екатерину страстные признания, она поняла, что при сложившихся условиях может потерять контроль над ситуацией. Она влюбилась. «Я считала, что можно управлять и его, и своим сердцем, но теперь поняла, что задача становится трудной, если не невозможной»^{135}.

Прилежная служба Салтыкова при молодом дворе вскоре стала предметом сплетен, которые неизбежно достигли ушей императрицы. Екатерина считала, что именно подозрения относительно ее связи с Салтыковым были настоящей причиной недовольства императрицы, выразившегося в критике внешнего вида молодого двора (тем летом в Ораниенбауме все его члены стали носить однотипную одежду — «серый низ, голубой верх, с черным бархатным воротником и без каких-либо других украшений»^{136}). Елизавета, приехав в Ораниенбаум на день (постоянно она жила в Петергофе), заявила также Марии Чоглоковой, что все еще убеждена: именно привычка Екатерины ездить верхом по-мужски мешает ей забеременеть, так что следует запретить ей целый день носиться верхом. Похоже, единственный раз в жизни Чоглокова отказалась ходить вокруг да около в разговоре с императрицей. «[Она] ответила, что дело тут не в моей возможности иметь детей; они, в конце концов, не могут появиться без кое-каких действий, и что хотя Их императорские высочества женаты с 1745 года — по этому поводу еще ничего не было сделано»^{137}.

Затем бедная мадам Чоглокова получила свою порцию оскорблений от императрицы — которая наверняка подозревала правду, даже если никто и не осмеливался сказать ей это в лицо прежде. Но теперь она винила Чоглокову и ее мужа в том, что те не вынудили Петра и Екатерину так или иначе иметь сексуальные отношения. После того, как об этом разговоре узнали Сергей Салтыков и камер-юнкер Лев Нарышкин, чье имя также было привязано к имени Екатерины, оба решили, что политически верно будет ретироваться со сцены на несколько недель по причине болезни.

Николай Чоглоков также убрался на месяц в одну из своих деревень, чтобы отсидеться. Пока его не было, его жена в попытке выполнить волю императрицы серьезно приступила к работе с помощью одного из камердинеров великого князя. Они выбрали хорошенькую молоденькую вдовушку немецкого художника Георга Кристофа Грота, который был придворным живописцем Елизаветы и куратором ее коллекции картин, чтобы гарантированно обеспечить запоздалое сексуальное обучение великого князя. По словам Екатерины, «потребовалось несколько дней, чтобы уговорить ее, пообещав, что я не узнаю об этом, а затем объяснить ей, что от нее ожидается и что она должна согласиться сделать»^{138}. Мадам Грот должным образом ввела Петра в курс того, что ожидается от мужа. Тут можно представить следующий пассаж из мемуаров Екатерины, предположившей, что дело было наконец-то доведено до логического конца: