Екатерина Великая. Греческий прожект

Я рассудила написать к Генералу Суворову письмо, которое здесь прилагаю, и естьли находишь, что сие письмо его и войски тамошние обрадует и неизлишно, то прошу оное переслать по надписи. Также приказала я послать к тебе для Генерала Река крест Егорьевский третьей степени. Еще посылаю к тебе шесть егорьевских крестов, дабы розданы были достойнейшим. Всему вна унтер-офицеры. Еще получишь несколько медалей на егорьевских лентах для рядовых, хваленых Суворовым. Ему же самому думаю дать либо деньги – тысяч десяток, либо вещь, буде ты чего лутче не придумаешь или с первым курьером ко мне свое мнение не напишешь, чего прошу, однако, чтоб ты учинил всякий раз, когда увидишь, что польза дел того требует. Сказывают, Князь Нассау к тебе поскакал, а Линь все еще здесь и от своего двора ни о своем произвождении и ни о чем неизвестен.

Прощай, мой друг. Который день я от тебя имею курьера, тот день я поспокойнее, а в прочие дни в уме и помышлении все одно нетерпение знать, что у вас делается и каков ты.

Прощай, Бог с тобою.

Октября 16, 1787

Пришло мне было на ум, не послать ли к Суворову ленту Андреевскую, но тут паки консидерация та, что старее его Князь Юрья Долгоруков, Каменский, Меллер и другие – не имеют. Егорья Большого креста – еще более консидерации меня удерживают послать. И так, никак не могу ни на что решиться, а пишу к тебе и прошу твоего дружеского совета, понеже ты еси воистину советодатель мой добросовестный.»

Потемкин, читая письмо, соглашался, что генералу Александру Васильевичу Суворову положена Андреевская лента, без всякого сомнения, и нечего кивать на более старых генералов, понеже не будь Суворова, где бы был теперь он сам, Главнокомандующий, посрамленный и отступающий? А вот генералу Реку уже ничего не надобно, сожалительно, но он умер от ран. Ладно и то, что государыня прислала Георгиевские кресты: ему есть кого награждать. Отписав императрице о взятии Берзани и общем положении дел, о необыкновенном холоде, о заботах одеть и обуть солдат, он, вызвав своего любимого генерала Баура, отправил его с письмом в Петербург. Находясь в Херсоне, он, занятый неотложными делами, как-то забывал о своих недугах и мало помалу на самом деле выздоравливал. Перестали мучить внутренние боли, лучше стал и сон. Правильно говорили его лекари, надобно было воздерживаться от жирной пищи и пития вин, что он и тщился учинять за едой. Однако весьма тяжкой была сия экзекуция, понеже его большое тело, по привычке, требовало много и вкусно поесть.

* * *

Императрица Екатерина Алексеевна была счастлива узнать о победных событиях в Кинбурне. Ее все еще сильно беспокоило здоровье Светлейшего: она скорее хотела услышать о его совершенном выздоровлении. О подвигах генерала Суворова она рассказывала окружающим с восторгом:

– Толико раз ранен, убита ядром под ним его лошадь! Вот это воин! Вот это генерал!

Мамонов разделял с ней сие восхищение. Рассуждая с императрицей о положении дел на театре военных действий, он говорил:

– Понеже Кинбурнская сторона важна, а в оной покой быть не может, дондеже Очаков существует в руках неприятельских, то за неволю подумать нужно об осаде сей, буде инако захватить крепость не можно, по суждению князя.

– И хорошо бы было, естьли бы то могло иметь место с меньшею потерею всего, паче же людей и времени… Надобно наградить генерала изрядно и рекомендовать не лезть на Очаков, а продумать, как его взять не с наскоку, а, мыслю, осадой.

Мамонов несколько удрученно заметил:

– Жаль, что для помещения войск, особливо конных, нет жилья на той стороне.