Екатерина столкнулась с его упрямым характером еще десять лет назад, когда он, повредив глаз, собирался остаться в монастыре, дабы вести жизнь святого затворника. Она помнила, как нелегко было его оттуда вытащить. Потребовался ее личный приказ, после коего, он появился в свете, как бы без особливого желания. Вестимо, его стеснял его незрячий глаз, но потом он весьма скоро освоился и, казалось, забыл о своем изъяне на лице.
Да, приятно читать о себе вирши подобного рода, но не теперь, когда страна полыхает в огне войны взбунтовавшегося народа, а правительственные войска успешно ими уничтожаются. Дела идут из рук вон – плохо, к примеру, совсем недавние: генерал Иван Александрович Деполонг, взяв Челябинск своим двухтысячным корпусом, вынужден был оставить его через три недели. Так что, ей должно учинять, как говорил французский король Людовик, «сначала дела государственные, потом приватные».
Графиня Прасковья Александровна, мечтала поскорее положить конец бесполезным выездам в Лавру, где уже дней десять томился любезный ей, боевой генерал, Григорий Потемкин. Графиня почитала себя счастливицей, понеже была на короткой ноге с самой императрицей, и все благодаря своей матушке, Екатерине Румянцевой, коя являлась гофмейстериной Великой княгини Екатерины Алексеевны еще с первых лет ее жизни в России. По счастью, она и Великая княгиня были одного возраста и им, юным девицам, токмо начинающим познавать сей мир, было о чем поговорить. Императрица – ее вечная соперница, кою она, графиня Брюс, слава Богу, обожает. Иначе трудно себе даже представить, чем ей, статс-даме государыни, меняющей полюбовников, как перчатки, могло все обернуться. Однако, как оказалось, подруга ее, государыня Екатерина Алексеевна, не в пример ей, делилась с ней не всеми мыслями. По крайней мере, о ее любимцах: и о Салтыкове, и о графе Понятовском, и о князе Васильчикове она узнавала едва ли не последней. Правда, Григорий Орлов, можливо сказать, появился в спальне императрицы при ее непосредственном содействии. Тут уж никто не станет отрицать сей факт.
Новый возможный фаворит императрицы, по совести сказать, к ней относился как-то не сериозно, даже с долей насмешливости, но Прасковье Александровне сие не помеха, лишь бы Григорий Александрович не оставил ее без своей ласки. Словом, нынче графиня чаяла приложить все свои усилия, дабы монастырский послушник Григорий Потемкин возвернулся ко двору. Посему, выбрав удобное время, она заговорила о нем с императрицей:
– Государыня, душа моя! Вы видите из послания генерала Потемкина, как он с ума сходит по вам. По всему видно, он изнывает в Божьей обители. От любви к вам он возненавидел сей свет!
Лицо императрицы невольно посветлело, было видно, что сие изречение было лестным для ее самолюбия. Но она постаралась поскорей загасить радость. Притворившись непонимающей, Екатерина снисходительно молвила:
– Что ж я могу для него учинить? Я же не гнала его, не отвергала, всегда любезно принимала, приглашала на всевозможные приемы… Что ж ему еще надобно?
Теребя батистовый носовой платок, графиня тихим вкрадчивым голосом заметила:
– Кто ж их поймет, Ваше Величество! Мужчины таковой народ, что сами не знают, чего желают. Я полагаю, любя вас, он хочет быть поближе к вам. Может статься, ожидает достойной должности…