Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Хороша у тебя жена, — почтительно заметил граф Алексей Григорьевич.

Граф Федор тоже не смог скрыть восхищения:

— Каковые у нее пышные волосы!

— А глаза! — вторил ему граф Алексей. — Колико лет вы уже в браке, граф? — любопытствовал он.

— Шестой год, — ответил, горделиво улыбаясь, граф Петр.

— Вижу, Вера Николаевна заботливая мать…

Глаза у хозяина дома погрустнели.

— Весьма заботливая, граф, одно печально, дети наши в младенчестве умирают. Ужо троих похоронили.

Орловы сделали сочувственные лица.

— Не знал, — скорбно молвил граф Алексей. — Ведаю, как оное печально родителю. Когда мой годовалый сын умер, я не хотел жить. Лошади меня спасли.

— Слава Богу, коневодство для него много значит, — молвил граф Федор Григорьевич, почтительно поглядывая на брата.

— Вот и меня спасает работа при императрице, — согласно кивнул Завадовский.

— Государственные дела способны поглотить все наше время, — заметил, широко улыбаясь граф Безбородко. — Посему и не женюсь. Того советовал и Петру Васильевичу, да не послушал меня. Граф Алексей возразил:

— А что ж хорошего в холостяцкой жизни? Сын мой умер, жена умерла, как и у покойного брата, Григория. Не дал нам Господь законных сыновей. Зато у меня есть доченька, Анна Алексеевна.

Безбородко добродушно улыбнулся:

— У меня, холостяка, тоже дочка имеется, да слыхивал и у тебя, Федор, детей хватает.

— Так ведь бастарды, стало быть, не законнорожденные, — заметил граф Федор Григорьевич. Безбородко паки хитро улыбнулся:

— А мы их, с Божьей помощью и помощью государыни, узаконим, передадим им наследство.

— Под другой фамилией! — воскликнул Алексей Григорьевич. — Нет уж! Моими орловскими лошадьми, будут владеть токмо Орловы, мои законные потомки! Хотя есть у меня сын, но внебрачный. Хороший дитятко.…

Безбородко, покрутив головой, молвил с задором:

— Да-а-а-а, — промеж нас, токмо у Петра Васильевича нет внебрачных детей.

Граф Безбородко, оглянувшись на дверь, понизил тон:

— Ему было некогда ими обзавестись: десять лет его мысли были направлены токмо на государыню.

Друзья укорительно заулыбались. Граф Федор заметил:

— Слава Богу, теперь, зрю, все забыто. С такою-то красавицей женой, к тому же весьма молодой.

Завадовский, молча, обаятельно улыбался, играя бахромой от скатерти. Видя, что материя разговора себя исчерпала, граф Алексей полюбопытствовал, обращаясь к Безбородке и Завадовскому:

— Слыхал, что князь Потемкин плох, правда ли сие?

— Правда, — ответствовал Петр Васильевич. — Сказывают, его секретарь Попов Василий, шлет частые сообщения государыне, что он совсем плох, в больших пребывает мученьях. Якобы, лихорадка его съедает.

— Хм, — хмыкнул граф Алексей, но более ничего не сказал.

— Кстати, тяжело заболел наш банкир Ричард Судерланд, слыхивали? — спросил Завадовский.

— Судерланд? Нет, не слыхивал, — отвечал граф Федор, — не смертельно же?

Завадовский, опечаленно покачал головой:

— Кто его ведает, опричь Бога… Но, навряд ли. Выкарабкается. Люди мрут, как мухи, однако.

Графу Алексею сей разговор, явно был не по душе.

— Что ж при дворе? — обратился он к Безбородке. — Как императрица, Зубовы?

Безбородко пожал плечами.

— Императрица страдает. Ходит в храм, бьет поклоны, просит Всевышнего за Светлейшего. Сказывают, монастырю сделала богатые подарки. А Зубовы? Мыслю, что Зубов может статься и радуется оному.

— Хм. Стало быть, радуется…, — качнул головой Орлов.

Завадовский, глядя исподлобья, молвил:

— Да, что там: все Зубовы радуются. И многие другие радуются. Да уж не знаю, что будет, не будь Потемкина…

— Тут, право, из двух зол, надобно выбирать меньшее, — осторожно заметил Безбородко. — Ведь Зубов в государственной работе ни на что не годен.

Завадовский согласно кивнул:

— Тут уж, пожалуй, ничего не попишешь: я наблюдал за ним. Стало быть, сидит наш Кавалергард-корнет сиднем, целыми днями за бумагами, а толку никакого.

— Откуда же? Когда на уме у оного «Резвуши» — как бы погонять по царскосельским башням с бумажными змеями, да позабавиться со своей мартышкой, — с сарказмом вдруг выдал Безбородко. Все на него обратили свои любопытные глаза, понеже граф никогда так резко не изражался.

Граф Алексей Григорьевич едко усмехнулся:

— Так ведь он уже в чине генерал-адъютанта и навешено на него не меньше четырех ордеров!

Завадовский с горечью отметил:

— В последнее время он изо всех сил тщится приготовить себя к государственной работе, мучит себя над бумагами, не имея ни беглого ума, ни пространных способностей. Хотя, известно: не имея их не можно двигать широкое бремя. Надобно сказать: он прилежен, но, все мы ведаем, без опытности, посредственные дарования лишены успеха. Согласитесь, господа.

— А в кого ему быть способным? В отца-казнокрада и мздоим ца? И как они могли проникнуть в наш круг?

Федор Орлов вдруг, как-то рассудительно изрек:

— Знать, вечный, тайный враг Потемкина, граф Николай Салтыков приложил руку. Отец — Зубов, хоть и не бедный, управлял его имением. К тому же он в друзьях с генерал-прокурором князем Вяземским. Они-то и помогли.

Выдав все оное, граф Федор Григорьевич, скрытно посмотрев на реакцию брата, не без скепсиса добавил: