Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Посланник великого визиря, имея в виду турецкую силу в сто пятьдесят тысяч человек, начал переговоры с испытания решимости Потемкина: он спросил, не может ли Турция оставить за собой Днестр. Князь сразу же резко прекратил конференцию и на глазах растерявшейся турецкой делегации, демонстративно вышел из помещения. На следующий день визирь принес свои извинения и предложил казнить своего посланника. Потемкин потребовал независимости для Молдавии, права России утверждать господарей Валахии и уступки Анапы. Светлейший князь Потемкин не стеснялся повышать ставки, провоцируя турок на продолжение войны. Он положил так: не захотят мира, что ж, русские будут и дальше громить их и завоюют еще более турецких земель, дабы совершенно устрашить их. Сам же князь, чувствуя себя совершенно занемогшим, в начале августа, отправился к армии в Галац. Не успел он прибыть туда, как вдруг получил печальное известие о смерти от тяжелой формы лихорадки своего весьма уважаемого генерала, принца Карла Александра Вюртембергского, родного брата Великой княгини Марии Федоровны. Главнокомандующий армии устроил генералу достойные похороны. В нестерпимую августовскую жару, Светлейший князь Григорий Потемкин шел к церкви в траурной процессии вместе со всеми. Он стоял возле гроба до конца, затем, испытывая сильнейшую жажду, потребовал холодной воды, засим вышел из церкви. По обыкновению, все расступились перед ним. Потемкин сильно скорбел, и, быв крайне опечаленым и задумчивым, он, сойдя с паперти, вместо кареты, подошел к погребальному катафалку. Придя в себя, он отшатнулся от него и, смертельно бледный, пошатывающийся, нетверым шагом направился к своей карете.

Василий Попов подоспел помочь ему взобраться внутрь. Губы Светлейшего князя дрожали.

— Ну, что, друг мой, Василий Степанович, ужели думаешь, сие — простая случайность? — испросил он, расстегивая ворот, коий, по всему видно было, его душил.

— Вестимо, Ваша Светлость, случайность и не более! — с жаром заверил его, весьма обеспокоенный Попов.

— Нет, сударь, сие предзнаменование Божье! — сказал срывающимся тихим голосом князь. — Я давно сие предчувствую.

Попов открыл рот уверить его в обратном, но Светлейший жестом остановил его.

— И не противуречь! Ты не знаешь то, что знаю я. Приказ мой будет генерал-аншефу Репнину выводить войска из мест, пораженных эпидемией, а мы с тобой едем из Галац.

Под пристальным присмотром Попова, Потемкина перевезли в расположенное неподалеку местечко Гуща, где Попов кое-как уговорил его принять хину, коей лечили лихорадку.

От визиря князю Таврическому передали письмо с уверениями о полномочных, кои и должны к Их Светлости собраться в Яссы: первый — Абдулла Рейс-эфенди, второй Измет-бей — войсковой судья и третий Дурри-Заде Рузнабеджи. После короткой беседы и взаимных любезностей, в тот же день, Потемкин занялся армейскими делами. Ему доложили, что в Галаце свирепствовала эпидемия. Потемкин приказал Репнину выводить оттуда войска, а сам оставался в Гущи. Там же ожидались турецкие полномочные, которые совсем недавно завершили переговоры и подписали мир с австрийцами в Систове. Когда-то, восемьдесят лет назад, здесь дипломаты Петра Первого подписали спасительный мир с Портой, по которому Россия утрачивала все приобретения в Приазовье. Слава Богу, на сей раз все будет инако. Настала очередь туркам подписывать для себя обидный мир. Не все коту масленица!

Капризничая и чертыхаясь, князь несколько дней, послушный Василию Степановичу, морщась от отвращения пил лекарство. Уступив его увещеваниям, больной Главнокомандующий более не поехал в Яссы. Продолжать переговоры он назначил полномочных представителей — Александра Самойлова, Осипа де Рибаса и, незаменимого во всех конференциях и переговорах, Сергея Лашкарева, коий знал десять языков, прекрасно говорил на турецком и, судя по всему, он нашел общий язык с турецким толмачем, Антоном Каподистрией. Находясь в Галаце, Попов отправил в столицу императрице гонца с извещением о болезни князя Таврического.

Екатерина страшно встревожилась. И прежде Светлейший нередко недужил, но, на сей раз, письмо Попова говорило о сериозной хвори.