Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Вестимо, сыграла свою роль и Нарышкина Анна Никитична, сродственница Салтыкова.

Граф Алексей Орлов понятливо отвел свои пытливые глаза. Завадовский поспешил не без горечи добавить:

— Вы же слыхивали о скандальном деле касательно лихоимства сего злосчастного Зубова-отца? Казалось бы, все: Зубовых ждет опала. Ан, нет, — граф развел руками, — сумел сей волоокий красавчик вернуть расположение императрицы.

Алексей Орлов нервно забарабанил пальцами по столу. Граф Федор, надув щеки, тяжело выдохнул.

Безбородко, как всегда благодушно, но с заметной обидой, молвил:

— Мне, действительному статскому советнику, с двадцатилетним опытом, теперь фактически нет работы, понеже я оттеснен от реального ведения дел в Иностранной коллегии.

— А что такое?

Безбородко бесстрастно поведал:

— Тамо, как вы, вестимо, догадываетесь, властвуют граф Зубов с моим бывшим другом, хитроумным Аркадием Морковым, коий переметнулся теперь к нему.

— Зубов с сим уродцем? Ему фамилия не Морков, а Безобразов…

— А чтоб ему не переметнуться к фавориту самой государыни? — иронически испросил граф Алексей Орлов. — С таковым фаворитом, новые перспективы…

Хозяин дома и его гости обсудив со всех сторон коварного Моркова, перекинулись на бесхребетного, никчемного вице — канцлера Остермана, засим, паки на Зубовых и их окружение, придя к выводу, что последнее время все не так при дворе государыни, впрочем, как и во всей империи.

* * *

Князь Таврический, все еще находясь в Галаце, никак не мог оправиться от лихорадки. Получив очередное неутешительное извещение от Попова о ходе болезни, обеспокоенная Екатерина писала:

«Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Твои письмы от 29 августа и 6 сентября мною получены. Первое меня много обрадовало, ибо видела, что тебе было лехче, а другое паки во мне умножило безпокойство, видя, что четверо сутки ты имел непрерывный жар и боль в голове. Прошу Бога, да подкрепит силы твои. Не сумневаюсь, что по делам все пойдет, но каково больному дела, я по себе знаю».

Я, слава Бога, здорова, и колики отстали вовсе, чего приписываю поясу и венгерскому, что Вы посоветовали употребить. Прощай, мой друг, Христос с тобою.

Сентября 16 ч., 1791 г.

Платон Александрович благодарит за поклон и сам к тебе напишет».

Последние строчки о Зубове, всегда крайне раздражали Светлейшего, едино, что утоляло сие неприятие, было то, что он вовсе никогда не читал письма нынешнего фаворита государыни. Паче того, он их сразу же выбрасывал в мусорную корзину.

Главнокомандующий князь Потемкин-Таврический видел, что многие из обслуги вокруг него тоже больны, но, к счастью, все выздоравливали. Он надеялся, что и он избавится от недуга. Испытывая сильные боли, теряющий силы князь, продолжал тревожиться о больных солдатах, о делах связанных с вручением заслуженных наград героям. Он не был уверен, что шпага за храбрость, уже вручена герцогу Эммануилу Ришелье, коий, быв в родном городе во Франции, написал ему, что возвращается к нему в армию. Но на днях, один из французских волонтеров, по фамилии Самбрюль, сообщил, что герцог еще в Париже. В письме к императрице, князь писал: