Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Екатерина одарила его своим глубоким проникновенным взглядом и продолжила:

— Мы стоим за возвращение королевской власти, какой она была до революции. Однако видим, монархи Европы ничего не предпринимают. Безумная же революция продолжает разворачиваться, демонстрируя всему миру беспримерные бесчинства авантьюиристов и негодяев, захвативших власть.

Екатерина прервала свою речь, обернувшись сначала к Зубову, затем к Безбородке, как бы спрашивая: что бы еще внушить французу касательно возвращения королевской власти? Но те сидели смирно, не поднимая глаз.

Помолчав, Екатерина, изрекла:

Мне поведал наш экс-посол во Франции, барон Симолин, что разговаривал с графом Кауницем по оному поводу, но тот изволил остудить его надежды на поддержку монаршей семьи. Сей министр полагает, что сложившееся положение австрийской дочери, не стоит того, чтобы волновать целую нацию.

Де Женэ, не глядя в глаза, грустно поведал:

— В том-то и вся суть, Ваше Императорское Величество: никто, может статься, справедливо, не желает ввязываться в войну из-за монархов, даже самые близкие родственники королевы. А графу Кауницу, члену венской ложи ордена иллюминатов «У трех канонов», тем паче дела до нее нет.

Екатерина, переглянувшись с Безбородко и Зубовым, многочисленно помолчала, затем, усмехнувшись, молвила с иронией:

— Справедливо? Хм. Что ж, граф Кауниц, известный под масонским именем «Цезарь», тем не менее, много печется о своем монархе и империи. Словом, Кауниц искусный дипломат. Лучше поведайте нам, что вы знаете о господине де Сегюре? Мне докладывали, он был отправлен с верительными грамотами к папе Римскому, но его, якобы, не приняли.

Все еще смущенный, Женэ, поклонившись, сообщил:

Недавно, после его дуэли в Берлине, где граф Луи-Филипп де Сегюр служил послом Франции, ему пришлось уйти в отставку.

Екатерина пытливо посмотрела в глаза поверенного.

— Сказывают, он окружен якобинскими воздыхателями?

— Полагаю оное — наветы французских эмигрантов, Ваше Императорское Величество. Революция лишила его почти всего состояния. Посему, невероятно, чтобы он стал якобинцем.

— Я тоже никогда бы не поверила, что он подался к якобинцам, — молвила императрица. Глаза ее выражали печаль. — При случае, господин Женэ, прошу вас передать ему мои наилучшие пожелания. Я верю, что впереди его ожидает высокая карьера в родном отечестве.

Поверенный паки глубоко склонился пред императрицей.

Передам, Ваше Императорское Величество, с превеликим удовольствием!

* * *

За десять дней до образования Тарговицкой конфедерации, польский патриот Тадеуш Костюшко, недавно прибывший на родину из Америки, где он храбро воевал за ее независимость от Англии, бывший в самых дружеских отношениях с Джоржем Вашингтоном, получил должность командира дивизии под Киевом. Как и все, он узнал о создании Тарговицкой конфедерации, которая объявила конституцию незаконной и требовала теперь отмены всех предыдущих законодательных актов, судебных учреждений и действовавших комиссий. Спустя четыре дня после ее образования, русский посланник, Яков Булгаков, вручил польскому правительству декларацию, в которой указывалось на предыдущую конституцию, как на повод к разрыву между их странами. Декларация Булгакова призывала поляков возвратиться к прежней конституции, вернуть законность и свободу. Вестимо, со стороны России здесь было лицемерие: ее меньше всего заботили законность и свобода сей страны. Опричь того, императрица искренне полагала, что сия нация не способна существовать самостоятельно и, что сия неспособность — природный порок поляков. Она была уверена, что включение их земель к России принесет полякам токмо благо.

Но не одна императрица Екатерина Алексеевна, грешила оным: соседствующие с Речью Посполитой страны, тоже своекорыстно полагали, что новые конституционные реформы ослабят их влияние на внутренние польские дела. Вездесущий и весьма пронырливый польский посланник в России, Антони Августин Деболи, перманентно доносил королю Станиславу о действиях, предпринимаемых против Речи Посполитой. Конфедерация, тоже, как истинные патриоты, среди коих — Игнатий Потоцкий и Коллонтай, было забеспокоились, но из Петербурга их успокоили.

По обнародовании Булгаковым декларации, в тот же день, имея необходимый предлог для вторжения, русские регулярные войска, под командованием генерала-аншефа Каховского и генерала Кречетникова, прошли из Бессарабии через границу Речи Посполитой. Не прошло и полугода после русско-турецкой войны, как началась русско-польская война.

Ни Пруссия, ни Австрия намеренно не предприняли никаких попыток помочь Польше. Опричь того, русские имели большое преимущество в боевом опыте. Тарговицкие конфедераты шли за русской армией, помогая разгромить войска короля Станислава-Августа, на первых порах сопротивлявшегося оккупации своей страны Россией. В скорости были взяты города Вильно и Гродно, понеже польская армия из сорока тысяч не могла противиться стотысячной русской армии. К июню армия генерала Каховского перешла Буг и овладела стратегическим пространством между Бугом и Австрийской границей.