Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Костюшка, Ваше Величество, тщился не допустить объединения наших войск, чая разбить их по частям. Для оного, он сначала напал на дивизию Акселя фон Ферзена, но ему не удалось, мало того, он был взят в плен.

— Об том ведаю. Каковы на самом деле наши потери?

— Наших убито восемьсот человек и полторы тысячи ранило. У поляков же убито и ранено шесть тысяч человек, две тысячи у нас в плену.

— Много же они потеряли людей! Однако ведь Суворов предупреждал их, предлагал сдаться?

— Но, они, Ваше Величество, предпочли сражаться и дрались храбро, бились насмерть!

Екатерина посмотрела в глаза генералу серьезным, все понимающим взглядом.

— Про храбрость наших не спрашиваю: таких солдат нет в целом мире! Как же была взята Варшава?

— После битвы под Мацейовицами, генерал-аншеф Суворов соединился с дивизиями Ферзена и Дерфельдена…

Императрица нетерпеливо перебила его:

— Сколько же всего солдат стало после присоединения.

— Двадцать две тысячи, Ваше Величество. Объединенное наше войско дало бой двенадцатого октября близ деревни Кобылки, и разбили неприятеля, а через неделю мы подошли к Праге — укрепленному гораздо у предместья Варшавы. Супротив нас стояло тридцать тысяч человек, не считая ополченцев-варшавян. С их стороны летели ядра, пули, картечь.

Екатерина, перебирая бахрому бордовой бархатной накидки, полюбопытствовала:

— Но «чудо-богатырям» генерала Суворова, тем паче, опосля взятия Измаила, полагаю, оное не было страшно?

Молодой адъютант сурово улыбнулся.

— Так точно, государыня! Помимо того, как сказывал наш генерал-аншеф, успешному штурму способствовал и генерал Вавржецкий, коий бездарно руководил своими солдатами бывших по более наших. Словом, Варшава сдалась и приняла все условия капитуляции. Мы вошли в город под барабанный бой и торжественные звуки труб.

Екатерина улыбнулась.

— Что король Станислав-Август? — испросила она. Генерал-адъютант смешался, слегка пожал плечом.

— Король? Он попросил освободить какого-то одного пленного офицера, а наш командующий освободил их не одну сотню. Наш генерал-аншеф весьма великодушно отнесся к побежденным.

Екатерина согласно кивнув, молвила:

— Александр Васильевич известен своей душевной добротой, приверженностью к нашей православной вере, впрочем, как и наш морской герой, адмирал Федор Федорович Ушаков.

Горчаков по-военному почтительно кивнул, воскликнув:

— Сие чистая правда, Ваше Величество! Она всем известна. Посему Бог завсегда с нами!

— Кто же особливо отличился по вашему беспристрастному разумению?

Генерал-адъютант перечислил длинный список своих товарищей, по его разумению, достойных орденов и других знаков отличия, особливо выделив, князя Волконского Григория Семеновича и Павла Сергеевича Потемкина. Императрица произвела их в следующем году в генерал-аншефы, опричь того, Павел Потемкин получил титул графа.

Записки императрицы:

Митрополит Петербургский Гавриил не нахвалится своим воспитанником в своей Александро-Невской семинарии, Сперанским Михаилом, и хочет оставить его преподавателем в семинарии давать курс физики, красноречия и философии. Сказывает, что двадцатилетний Сперанский пишет стихи, романы и философские трактаты. Вот какая молодежь у нас на Руси пошла!

По постановлению французского Конвента закрыт Якобинский клуб. Вышли из тюрем и вернулись в Конвент жирондийские депутаты.

* * *

Граф Платон Зубов, в новомодном, токмо входившем в моду, фраке с двумя золотыми пуговицами, в благодушном настроении, появился в доме Александра Воронцова, когда уже все собрались разъехаться.

— Ну, что друзья мои, — весело возгласил Платон Зубов, играя тростью со слоновым набалдашником, — нет более Польско-Литовского государства! Вся ее территория, стало быть, вошла в состав трех стран, подписавших в Петербурге два дня назад, конвенцию о последнем разделе Польши.

Молодой Адриан Грибовский, недавно переведенный из канцелярии графа Зубова в статс-секретари императрицы, и назначенный на принятие прошений, выразил свое отношение к сообщению Зубова, весьма прямолинейно:

— Теперь, стало быть, граф, с тринадцатого октября там более нечего делить. Странно: была страна и, вдруг не стало ее. Куда же делся весь ее народ? Где ее шляхта? И как могло таковое случиться? С чего все началось?

Александр Воронцов, поморщившись незнанию нового секретаря императрицы, объяснил:

— Поводом к оному, Адриан Моисеевич, явилось восстание, которым руководил польский республиканец — Тадеуш Костюшко. Не было бы волнений под его водительством, не было бы кончины страны.

Аркадий Морков дополнил: