Эхо давней любви

— Нечаянно уронила о камин? — спросил он. — Это нужно было умудриться! Нет, Блаэр, у меня такое ощущение, что ты нарочно ее раскокошила.

Она попыталась изобразить на лице удивление.

— Но зачем мне было это делать? — спросила она, поправляя на себе жилетку.

— Мне тоже интересно знать зачем. Но ты ведь разбила ее, не так ли? — он обхватил руками колени и оперся о них подбородком. — В чем дело, Блаэр? Я же чувствую, что что-то не так.

Она не сразу нашлась что ответить.

— Если тебе так жаль этой чашки, то я готова возместить ущерб, — сказала она наконец. И добавила, наматывая на палец бахрому жилетки, — извини, я не знала, что ты ею так дорожишь.

— Я нисколько не дорожу этой чертовой чашкой, Блаэр, — ответил он, вставая. — Но я очень сильно дорожу тобой. — Он расправил плечи и гордо выставил вперед голову. — Когда я уехал отсюда, ты еще спала. И вот я возвращаюсь, и меня встречает здесь эдакая современная распутная Иезавель, которая изображает из себя не пойми что. Нечего тут ломать передо мной комедию. Все, что я хочу, это чтобы ты оставалась самой собой и смотрела мне в глаза. Почему ты все время отводишь взгляд? А? Почему ты разбила чашку? Что произошло за то время, пока меня не было? Может, ты видела во сне кошмар? Скажи мне, — он пристально посмотрел на нее, — что с тобой произошло?

Она пожала плечами и, продолжая тормошить бахрому, ответила:

— Да, наверное, это было нечто похожее на ночной кошмар. Но это уже не важно. А что касается разыгрывания комедии, — добавила она, — то ведь обезьянка любит передразнивать. Я надеюсь, ты знаешь эту старую пословицу?

Он провел рукой по волосам и ответил:

— Да, я знаю, но не понимаю, что ты имеешь в виду. Ты хочешь сказать, что я первый начал разыгрывать комедию? Так я должен понимать твои слова? — Он посмотрел ей в глаза и добавил уже гораздо спокойнее: — Если ты действительно так считаешь, то уверяю тебя, ты не права, — он ткнул пальцем себя в грудь. — Эта обезьянка настроена как нельзя более серьезно.

Она тихонько кивнула и, опустившись на колени, принялась собирать с пола осколки.

Он встал на колени рядом с ней и нагнулся, чтобы подобрать кусочек разбитой чашки.

— Давай, я помогу тебе, — прошептал он.

— Почему бы тебе лучше не починить кровать, Митч? С этим я прекрасно справлюсь сама, — сказала она с насмешкой. — Или чинить ее бесполезно, потому что все равно ни одна кровать не выдержит силы и напора такого мужчины, как ты? В таком случае тебе следовало бы снабдить ее стальными балками — вроде тех, что поддерживают небоскребы.

Ни говоря ни слова, он поднялся, подошел к кровати и со злостью ударил по ней ногой. Блаэр резко обернулась: он, разъяренный, вылетел из дома, хлопнув при этом дверью так, что она едва не слетела с петель. Она и не подозревала, что ее слова могут настолько вывести его из себя, она ничуть не хотела его разозлить. Но теперь она нисколько об этом не жалела.

Блаэр аккуратно подмела осколки и выбросила их в мусорное ведро, но тут неожиданно вновь появился он. Митч ворвался в дом и, остановившись в дверях, проговорил сухим хриплым голосом:

— Я не потерплю этого — ни от тебя, ни от какой-либо другой женщины. Если ты объяснишь мне, в чем причина такой резкой перемены в твоем поведении, я с удовольствием тебя выслушаю. Но если ты отказываешься говорить, то давай лучше я отвезу тебя домой.

Она кивнула в ответ и ответила холодно:

— Да, пожалуй, так будет лучше.

Его реакция ничуть не удивила ее: он вновь саданул дверью.

Они ехали молча все то время, пока машина спускалась с гор. Блаэр избегала его взгляда и, когда замечала, что он на нее смотрит, немедленно отводила глаза. Она чувствовала себя разбитой. Мысль о том, как жестоко он ее разыграл, не давала ей покоя и причиняла нестерпимую боль. Она чувствовала, что пройдет еще очень много времени, прежде чем она сможет забыть об этом путешествии. Если вообще сможет.

Когда они миновали границу между штатами, она взглянула на часы.

— Я не достаточно быстро еду? — спросил он. — Ты хочешь, чтобы я превысил допустимую скорость?

Она ничего не ответила.

— Блаэр! — взмолился он неожиданно. — Черт подери, не мучь меня! Скажи, по крайней мере, в чем я перед тобой провинился. Я голову сломал, но так и не понял, что я такого мог натворить. Быть может, я просто слишком много от тебя требовал?

Она осмотрела его непонимающим взглядом. Его лицо выражало страдание. Да, он поистине блестящий актер! Нужно отдать ему должное. С каким неподдельным талантом разыгрывал он тут перед ней роль невинной жертвы! Она усомнилась уж было: не могла ли она ошибиться? Но тут же отогнала эту мысль прочь. Разумеется, помада — это улика довольно косвенная, но для Блаэр достаточная, чтобы догадаться в чем дело.

Наконец она придумала, что ему скажет:

— Митч, пойми. Что бы там между нами ни было, в любом случае все уже кончено. Я хочу, чтобы ты это осознал. Все кончено. И, пожалуйста, никогда больше не приходи ко мне домой. И вообще оставь меня в покое.

Он пристально посмотрел на нее, покачал головой и буркнул скорее сам себе, чем ей: