Эхо между нами

– Рак мозга. – Он молчит, и я ненавижу это. – Конечно, могут быть наследственные факторы, которые вызывают у людей один и тот же тип рака, но папа думает, это потому, что раньше мы жили рядом с промышленным заводом. Многие люди в нашем районе заболели. Многие умерли от рака. Адвокаты навещают папу, но я не хочу знать, что происходит, поэтому он держит коллективный иск при себе. Но именно поэтому мы и переехали подальше от города.

– Ты боишься, что то же самое случится с тобой?

Ежедневно.

– Мама боролась за каждую секунду своей жизни. Она прошла все доступные курсы лечения. Даже когда врачи сказали ей, что это не даст ей много времени. Но папа не хотел, чтобы она останавливалась. Я помню, как он умолял ее лечиться, хотя ей было так плохо, что она не могла встать с постели. Еще из-за лекарств она сильно похудела. Она выглядела ужасно и чувствовала себя ужасно. Иногда мне не позволяли сидеть рядом с ней, потому что ее иммунная система была подорвана, и они боялись, что я заражу ее чем-нибудь. Лечение помогло ей прожить дольше, но это было ужасно, и я не хочу этого. Не хочу умереть, как она. Если моя опухоль когда-нибудь увеличится и станет злокачественной, я ни черта не сделаю, чтобы остановить это. Вместо этого я буду жить каждый день на полную катушку, пока не упаду замертво. Мне важно качество жизни, а не время.

– Сколько тебе было лет, когда она умерла? – спрашивает он.

– Она умерла, когда мне было пятнадцать. – Я дотрагиваюсь рукой до своих волос. Я потеряла мамину заколку в виде подсолнуха, и боль в груди соперничает с той, что часто появляется в голове. В горле образуется комок. – Маме поставили диагноз, когда мне было одиннадцать. Мне диагноз поставили через несколько месяцев.

На лице Сойера отражается искреннее сочувствие. Это не жалость, а понимание. Он кивает мне, как бы говоря, что все в порядке. Что он понимает: есть некоторые обиды, которые не уходят. И он как будто знает, что каким-то образом в одиннадцать лет мы оба изменились навсегда.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

Я киваю, немного поспешно.

– Да. Я потеряла свою заколку при падении. Мне немного грустно из-за этого, но это заколка, так что неважно. – Нужно сменить тему разговора. – Как же ты стал таким храбрым?

Рот Сойера кривится в ухмылке.

– Я убил паука.

– Что?

– Я ужасно боялся пауков, а в комнате Люси был огромный паук. Один из тех больших волосатых пауков-волков. Клянусь богом, эта штука была размером с мою ладонь.

– И как же ты убил этого австралийского паука?

– Ботинком. Я до смерти перепугался, но все же сделал это. Решил, что если смогу это сделать, то, возможно, справлюсь и с самым большим своим страхом, и другие тогда не будут иметь значения.

– Что за страх?

Сойер опускает голову, как будто ему неловко, как будто он делится своими секретами, которыми никогда не делился. Он снова поднимает голову, и, когда смотрит мне в глаза, между нами возникает какая-то связь. Энергия, которая настолько осязаема, что кажется, будто я могу протянуть руку и коснуться ее.

– Я прыгнул, – сказал он.

– Ты прыгнул?

– С самого высокого трамплина. С тех пор я только и делаю, что прыгаю и плаваю.

Со стороны моста дует легкий прохладный ветерок. Странное и жуткое ощущение, тем более что ночь теплая. Неожиданно внутри мостика раздаются удары, и голова Сойера резко поворачивается в ту сторону.

– Ты это слышала?

Конечно, я слышала, и это самый прекрасный звук. Я вскакиваю на ноги, и Сойер присоединяется ко мне.

– Хватай свою камеру, – шепчу я.

Когда мы приближаемся, холодок покалывает основание моей шеи, и Сойер потирает руки, как будто тоже чувствует это. Я стою на краю моста, и мне кажется, что я попала в атмосферу электрической бури. Сойер заходит дальше меня, осматривает местность, но я знаю, что он видит – темноту.

– Сфотографируй мост внутри, – шепчу я. – Три снимка подряд. Но прежде, чем ты их сделаешь, попроси призраков остаться на фотографии.

Его лицо искажается.

– Сделать что?

– Это как день фотографии в школе. Все любят пробежаться пальцами по волосам, прежде чем сесть. Если мы хотим, чтобы призрак появился, мы должны дать ему время, чтобы он смог накопить достаточно энергии и оказаться на фотографии. Кроме того, как бы ты себя чувствовал, если бы появился какой-то незнакомец и начал фотографировать тебя без спроса? Если вдуматься, это довольно грубо.

– Я… хм… сейчас я вас сфотографирую, – кричит Сойер, и я съеживаюсь от того, насколько очевидно глупо он себя чувствует, – если вы не против.

Не самая красноречивая просьба, но вполне сойдет. Сойер поднимает камеру, делает несколько снимков подряд, меняет положение и делает это снова.

Я достаю диктофон и протягиваю руку в черноту мостика.

– Как я уже говорила, мы здесь не для того, чтобы причинить вам боль, а чтобы поговорить с вами. Вы попали в ловушку на этом мосту?

Зная правила игры, Сойер замирает совершенно неподвижно, и мы ждем несколько секунд, чтобы увидеть, ответит ли призрак.

– Если вы попали в ловушку, то что нам нужно знать, чтобы вы смогли освободиться?

И снова повисает молчание.