Ее пальцы скользят вдоль моей ключицы к груди, заставляя меня задержать дыхание. Ее прикосновение щекочет, дразнит, и, когда она смотрит на меня из-под длинных ресниц, я теряюсь. Кладу обе руки ей на бедра и прижимаю ее к стене.
Вероника сжимает в кулаках ткань моей рубашки и притягивает меня к себе. Она невысокая, и, хотя я не возражаю наклониться и поцеловать ее, сегодня вечером для меня этого недостаточно. Я хочу утонуть в ней.
Быстрым движением я поднимаю ее, и она хихикает. Этот звук наполняет меня радостью. Она обвивает руки вокруг моей шеи, ноги – вокруг моих бедер. Мы идеально подходим друг другу, и каждое ее легкое движение рождает ощущения, которые я хочу чувствовать снова и снова.
Вероника сияет. Ее светлые волосы блестят в свете фонарей на крыльце, голубые глаза сверкают, а улыбка на лице просто великолепна. Она чистое блаженство, и в этом мире я хочу затеряться навсегда.
Я прижимаюсь лбом к ее лбу и наслаждаюсь гравитационным притяжением, которое существует между нами, наслаждаюсь тем, как ее дыхание дразнит кожу моей шеи, как ее грудь трется о мою, когда она выдыхает. Мое сердце бьется в предвкушении все быстрее от осознания, что в тот момент, когда мы начнем, ни один из нас не захочет останавливаться.
– Чего же ты ждешь? – весело шепчет она. – Ты собираешься меня поцеловать?
Меня не нужно просить дважды. Я целую ее, и земля под нами грохочет и трясется. Вибрация пробегает через пальцы ног, вверх по бедрам и вдоль всего тела. Она прижимается ко мне, и я прижимаюсь к ней, когда наши поцелуи становятся глубже, голоднее, а наши руки начинают бродить по телу друг друга.
Вероника отстраняется, целует меня в шею, а потом шепчет на ухо:
– Пойдем внутрь.
В ее квартиру или мою, я не знаю, и мне все равно, потому что сама идея о том, чтобы зайти внутрь, кажется лучшей из тех, что я слышал. Все еще держа ее на руках, я двигаюсь к двери, и мягкий смех Вероники делает меня зависимым от него, вызывая головокружение.
Когда мне не удается ввести код, Вероника протягивает руку и делает это за нас, все еще сосредоточившись на поцелуе. Замок поддается, мы проходим через дверь, пробираемся по коридору фойе к моей двери, и вот сейчас я уже могу без проблем справиться с замко́м.
Оказавшись в моей комнате, мы падаем на матрас, прижимаемся друг к другу и с энтузиазмом отдаемся радости, теплу, прикосновениям, вздохам, поцелуям, и время останавливается, когда мы теряемся друг в друге.
– Зачем мы это делаем? – спрашиваю я, когда Нокс открывает мне дверь в старую одноэтажную церковь в стиле пятидесятых, в которой с семидесятых годов не было ни малярной кисти, ни новой мебели.
– Потому что наше собрание анонимных алкоголиков огромное, и тебе нравится смешиваться с толпой. Это твоя зона комфорта. Тебе нужно собрание поменьше, и ты должен научиться быть самим собой.
– Я – это я, – ворчу.
Нокс останавливается перед дверью с надписью «собрание».
– И кто же ты? Популярный спортсмен, которого все любят, потому что ты стал таким, каким тебя все хотят видеть? Или тот парень, который прыгает со скал? Потому что это две разные личности, брат.
Я поворачиваю шею, чувствуя себя неловко от того, как легко он видит меня.
– А что если я не хочу быть ни тем ни другим? – Я делаю паузу. – А что если я немножко и то и другое?
Нокс разминает свои руки.
– Видишь, брат? Одна минута в этом здании, и ты уже начинаешь задавать более интересные вопросы. А теперь пойдем.
Он открывает дверь, машет мне рукой, и я решаю держать рот на замке, так как в этом сценарии он мастер, а я – скромный ребенок. Раздражение охватывает меня, когда первое, что я замечаю, – это круг из примерно дюжины стульев и не так уж много людей в комнате.
Когда я делаю шаг назад, Нокс кладет руку мне на плечо и толкает вперед. И я понимаю, что, если добровольно не выйду из своей зоны комфорта, мой куратор заставит меня.