Эхо тайги

— Ты, Ксюшенька, солнышко мое ясное, погоди. Замужество — дело серьезное, и надо обмозговать все до тонкости. Конешое дело. Ваньша подрос, помиловиднел, девки за ним гужом вьются, а с другой стороны, шалопай он, каких еще поискать… Так-то вот, Ксюшенька. С одной стороны, конечно, в твоем положении да в женихах копаться — што голодной куре от пшенной каши морду воротить, а с другой стороны, и о свекоре надо подумать. Со свекором тебя лад не брал. Припомнит он тебе поджог. Да и ищут тебя.

— Крестна, ради Христа, оставь свои «с той да с этой». Помнишь, еще Михея с Тришкой рядила мне в женихи? А для меня нет на свете человека дороже, чем Ваня. Не было и не будет. В рабы позовет и в рабы пойду. Поняла? Крестна, родная, завтра скажи ему, што согласна. Свекор? Да на заимке схоронимся, аль в другое село уйдем. Непременно уйдем, о том и Ваня сказывал. Счастье-то какое… — Ксюша прижалась горячим лбом к косяку. Щеки ее по-прежнему пылали, а в глазах тревога, лоб взбороздили морщинки.

— Крестна, што в селе говорят?

— О тебе и Ванюшке? Да все, как и прежде. За тебя сулят…

— Знаю. Не о том речь. О коммуне? О новой власти? Как дальше жить мужики собираются? Все как есть сказывай, што мужики промеж себя говорят, бабы на речке. Все, все.

Долго слушала Аринин рассказ. Ела шаньги, запивая молоком. Только сейчас поняла, как проголодалась. Когда Арина умолкла, начала собираться.

— Крестна, мне харчи нужны.

— Ксюшенька, доченька, ты никак очумела. Мы вдвоем с тобой жили впроголодь, приберегая кусок на осень, а тайгу его тащишь. Разве столь народу прокормишь?

— Ты не одна помогашь, и другие делятся… У тебя есть еще мой сарафан… тот, парадний, с оборками… продай его.

— Последний-то! А к венцу што наденешь? Погрезь.

Ксюша не ответила, и заторопила:

— Собирай, собирай, крестна, скоро светать зачнет, — и тут вспомнила, что у брода ее должны ждать Егор и Лушка. Они тоже ходили по деревням, и сегодня должны собраться у брода. Только Ксюша пока знает тропу в Ральджерас.

Арина охала, причитала, но сама отсыпала половину оставшейся муки, сама помогла Ксюше насыпать картошки.

— Ты вот Ванюшку любишь, да Верку, да Вавилу — всех не сочтешь, а я только тебя одну. Больше нет у меня никого. Господи, да скажи ты, отдай свою жизнь, Арина, наругаюсь, наплачусь, а ведь отдам. Отдам, Ксюшенька. Потому как люблю тебя…

— Вот и хорошо, крестна. А Ване скажи… Нет, я сама обскажу ему. Прощай!

Утрой проснулась Арина от громкого разговора. На улице разговаривали мужики. В общем гомоне Арина расслышала:

— Сысоя, управителя прииском, утром подняли в канаве. Голова проломлена. Дырища в кулак.

— Батюшки! Этой беды нам еще не хватало, — ахнула Арина.

4

Ваницкий подозвал официанта.

— Пару шампанского — на стол! Живо! И полдюжины — в лед! — Аркадий Илларионович поднял бокал, поправил галстук-бабочку, оглядел своих одноклубников.

— Господа! Я не любитель тостов и прочих юбилейно-поминальных речей, но настало время, когда слова сами рвутся наружу, Господа! Наконец-то — свобода! Сво-бо-да!

Ваницкий чуть под хмельком, а у председателя товарищества сибирских кооперативов Закупсбыт глазки, как щелки. Сорвав салфетку, прикрывавшую грудь, он грузно поднялся.

— Господа! Аркадий Илларионыч, конечно же, прав. Долгожданная свобода наступила, Но разве вы, промышленники, можете понять все величие этого слова? Ваше золото так и останется золотом, а вот мы… Представьте только себе, что сибирский хлеб, сибирское масло, сибирские кожи, щетина, мед получили выход к Тихому океану, к рынкам Америки и Японии. Считанные дни, еще один нажим чехов на Самару — и сибирский хлеб двинется через Новороссийск и Одессу во Францию, Англию… Еще нажим — и большевики полетят вверх тормашками. Откроется дорога в Архангельск. Директория клятвенно обещала не восстанавливать тарифного барьера, и сибирскому хлебу откроется путь на Запад. Мы завоюем Европу!

Официант, в ослепительно белой манишке, с пробором-меридианом, почтительно изогнувшись, протянул Ваницкому серебряную тарелку.

— Телеграмма-с. Срочная-с.

— Давай! — Распечатал. Прочел. Поднял брови. Еще раз прочел.

— Господа, я оставлю вас на минуту.

Найти министра юстиции Сибирского временного правительства в небольшом буфете коммерческого клуба нетрудно. Ваницкий отозвал его в сторону и протянул телеграмму.

— Т-а-а-к… Убили Козулина? Не припомню такого. Сейчас ежедневно убивают сотни. — Ласково взял за локоть Ваницкого и сказал с укоризной: — Бросьте вашу компанию, Аркадий Илларионович, и подсаживайтесь к нам.

— Козулин — мой управляющий!

— Да-а? Это меняет дело. Я немедленно приму меры.

Кстати, на ваших приисках находится отряд подполковника Горева. Подполковник — бывший жандармский служака и достаточно изощрен в производстве всевозможных расследований. Если не возражаете, я дам ему специальные полномочия. Да, если не изменяет мне память, там же находится и ваш сын.

— Для сына Ваницкого роль уголовной ищейки слишком почетна, господин министр.

— Да, да. Конечно. Поручим дело подполковнику Гореву.

5