Эхо тайги

Яким уронил голову на ладони и уставился в окно. Напротив, у ворот, стояла запряженная в дровни закуржавелая лошадь. Показалось что распроклятая лошадь стояла перед воротами и вчера, и на прошлой неделе, стоит тут извечно, как символ окостеневшей деревни. Революция пришла! В городе страсти! Бои! Неважно, какая сейчас там власть. Поэзия вне политики. Слушатели найдутся всегда.

Заблестели глаза Якима. Он видел залитый светом зал, себя на трибуне, видел сотни протянутых к нему рук…

— Мир дому сему, — раздалось от двери.

«Кого несет?» — вздрогнул Яким. Повернулся.

В комнату вошел человек, в запорошенном снегом полушубке, в барашковой шапке. Лицо полуприкрыто обмотанным вокруг шеи серым шарфом. «Поручик Зорин!» — чуть не вскрикнул Яким, но успел вовремя овладеть собой. Прошлый раз не сдержался, назвал по имени — и схлопотал нагоняй. Сегодня Яким попросту промолчал, а поручик Зорин сел на лавку так, чтоб никто не мог увидеть его в окно.

Чувство опасности заставило Якима отодвинуться от поручика и оглядеться вокруг. Что он хотел увидеть? Потаенную дверь? Телохранителей за спиной? Он сам не знал, что искал, но на что-то надеялся. Увидел выцветших петушков на стенке печи, горбатый, окованный жестью сундук у кровати, замерзшую лошаденку на улице, и показалось Якиму, буран навевает снег на его обнаженную спину и понурую голову. Холодно стало Якиму.

Арина стояла возле печи, переставляя с места на место глиняные горшки, и из-за плеча поглядывала то на Якима, то на гостя. Яким кивнул головой: выйди, мол, на улицу, разговор не для баб. Но Арина, упрямо прищурясь, еще сильней загремела горшками.

Впервые такое неповиновение. Яким еще раз кивнул головой, но поручик сказал:

— Никуда не уходи. И свет не зажигай.

Понял Яким: поручик боится, чтоб Арина не сболтнула кому-нибудь про него. Ведь в селе Жура с отрядом, И Федор в Совете.

— Ну-ну-с, Яким, как дела?

«Сумел пробраться в партизанский отряд?» — перевел для себя Яким, и отрицательно качнул головой.

— Все по-старому.

— Та-ак. И какие надежды?

Яким только развел руками. На лице его отразилось откровенное сожаление. Именно это и рассердило Зорина.

— Тебе давно надо быть в Притаежном, а ты к бабе под бок завалился! На прииске господина Ваницкого бандиты по-прежнему добывают золото. Завтра чтоб был на прииске! Мало тебе порки?

Тут Арина не выдержала, схватила ухват и вышла на середину избы.

— Да ты знашь ли, кому вздумал грозить? Это же солнце России. Ему и так разные бальмоны да есенины, супостаты треклятые, спать не дают, а тут ты еще?

— Прочь, дура баба.

— Ты на меня не кричи, я у себя в избе. Ты мне не муж и не свекор. С миром пришел, так садись к столу, а не с миром…

Опасность грозила «херувимчику», и Арина забыла про себя. Впервые в жизни она говорила с мужиком, как с ровней. Глаза полны гнева, в руках ухват. Да будь сейчас перед ней хоть сто мужиков, она не раздумывая вступила бы с ними в драку. Так, распушась и раскинув крылья, забывая себя, защищает наседка свой выводок.

— Не с миром, так вот тебе бог, вот порог, и катись, откуда пришел. И дорогу сюда позабудь. Ты Якимова ногтя не стоишь, должон на Якима молиться. Яким самому царю другом был…

— Арина, очнись, — Яким пытался отнять у нее ухват, но гнев удвоил ее силы.

— Пусти… Он тебе грозит, а ты его защищаешь? Слава богу, кто-то идет к нам…

— Где?

— Эвон, — Арина кивнула на окно и, отступив к двери, сделала вид, что хочет крикнуть.

— Молчи, дура! — Зорин увидел, что по тропке к воротам быстро шел мужик. — Яким, выйди поговори и отправь поскорее.

— Я здесь не со всякими знакомство веду. Арина, выйди, поговори…

Арина припала к оконцу и радостно вскрикнула?

— Да это Ванюшка!

Зорин огляделся.

— Спрячь меня быстро!

— Я тебя спрячу, голубчик! — в аринином голосе такая угроза, что поручик, не говоря больше ни слова, выскочил во двор. Скрипнула дверь хлева.

— Так-то оно куда лучше, — перекрестилась Арина, пряча в подпечку ухват.

Ванюшка тоже вошел не сразу. «А вдруг Симеон у Арины?» Перед дверью он долго сбивал снег с валенок, чистил их голиком, потом стряхивал снег с полушубка рукавицей. Приведя себя в порядок, вошел в избу. Не стучал. Он знал: если Арине почему-либо посторонний не нужен, так закрючит дверь.

Яким был рад Ванюшке. Он избавил его от Зорина, и он же может помочь выполнить приказ Горева.

Ванюшка размотал кушак, повесил полушубок.

— Подсаживайся к столу, Арина угостит нас медовухой. Где ты пропадал? С собственной свадьбы исчез! А я, брат, вот опять тут… стишки пописываю. Кругом кровь льется, а у Аринушки хорошо… У родных-то был?

— Не-е… Неохота туда казаться.

— И не кажись, — вступила Арина. — Тесть ищет днем и ночью, штоб хребет тебе сломать. А жена ревмя ревет. Вань, отец твой пришел. Сказывают: невиновным признали, а кто говорит, новая власть отпустила. Сысоя-то, видать, не он стукнул… Господи, упокой ты душу раба Сысоя…

— Чего запричитала?…