Эхо тайги

– Ванька, назад! – она впервые назвала его Ванькой. – Бросай винтовку!…

Ванюшка продолжал, огребаясь свободной рукой, двигаться к лодке. Ксюшин окрик вывел его из себя.

– Приказывать? Мне?… Да ты кто? В лодке золото!

– На берег! Бросай винтовку!

– Иди ты к кобыле под хвост.

– Лодку тут не поймать. Бежим к мысу.

– Эх, умница. – Ванюшка бросился к берегу. Обогнав лодку по берегу, ее можно поймать у мыса. «Ну Ксюха! Ну голова!»

– Бросай винтовку! Ну!

«Постой, постой! – начал соображать Ванюшка. – Да не она ли убила Горева? – он быстро выпрямился – вода чуть ниже пояса, и, поливая Ксюшу отборной бранью, перехватил винтовку в правую руку.

– Я тебя, срамницу… – прицелился. Правую руку опалило огнем. Обломки приклада закачались на набежавшей волне, а ствол опустился на песчаное дно.

– На берег!… Назад!… – кричала Ксюша.

Уплывает лодка… Уплывает золото. Ксюша бьет метко и, пес ее знает, куда она выстрелит второй раз. Вне себя от ярости, выбрался Ванюшка на берег.

– Ты стреляла?

Не отвечая, Ксюша следила взглядом за лодкой. Там раненые. Нужно помочь им.

– А ну, беги по берегу, вниз по реке.

– Беги, ежели тебе надо.

– Не пытай судьбу…, Вань… Знашь, кака я…

Это Ванюшка знал и, не желая пытать судьбу, затрусил вниз по течению реки

– Быстрей…

– Сердце зашлось.

– Быстрей! Ну-у…

Ветки тальника наотмашь били по лицу. Стебли пырея цеплялись за ноги.

– Не могу я больше… упаду…

– Быстрей!

В лодке кто-то зашевелился, сел на скамейку. Блеснули на солнце весла. Ксюша всмотрелась. Жура! Слава те, господи, живой! Лодка уплывала все дальше. По быстрой струе Аксу да еще на веслах ее нипочем не догнать.

– Опоздала! – больше Ксюша ничего не сказала, только приложив к груди левую руку, безнадежно смотрела туда, куда унесла товарищей лодка.

Ванюшка кулем повалился на землю. Проклятая баба встала между ним и богатством. Срамница, забывши стыд, смела приказывать мужику. Он лежал и думал о том, что надо как-то скорее освободиться из-под Ксюшиного надзора. Надо попробовать убедить ее, что в лодке бандиты.

Но Ксюша опередила его.

– Так, Ваня, значит, к Вавиле… к товарищам шел?

«Неужто все вызнала?» – заскучал Ванюшка.

А Ксюша вспомнила, как, увидев ее, Петюшка крикнул: «Росомаха!» О росомахе и мужики в тайге толковали. Неужто ее, Ксюшу, так прозвали? И про волосы, ремешком стянутые, поминали, А сейчас вниз по реке уплывала лодка с ранеными. В жилухе скажут: «Росомаха поранила…»

Ванюшка пыхтел, как отец, хрустел пальцами. Он понял: грубостью не возьмешь. Что-то изменилось в Ксюше. Новая она, дикая, может бед понаделать. Смирив себя, ответил:

– К Вавиле… к товарищам… к кому же еще? – а ты все спортила. – Ванюшка воодушевился. Чуть приподнявшись на локте, видя растерянность Ксюши, продолжал укорять. – Ба, теперь-то я только учуял. Ты, поди, грезила, в лодке свои были? Бандиты это! – Ванюшка рассчитывал огорошить Ксюшу. Забросать вопросами и сбить с толку, как не раз сбивал прежде. Ксюша угрюмо молчала. Он привстал на колени. Встал на ноги.

– Куда ты?

– Пить хочу.

– Вон попей на чистом месте, на берегу.

Таежник не пьет по-собачьи, припавши губами к воде. Таежник пьет с горсточки. И Ванюшка так пил. Уселся на корточки возле воды, нарочно, не торопясь, зачерпывал горстями воду. Нарочно, не торопясь, подносил ее к пересохшим губам.

– Хватит тебе, – окликнула Ксюша.

Ванюшка послушался. Неспешно вернулся, хотел сесть поближе к Ксюше, но та указала ему стволом винтовки на прежнее место.

– И ближе не подходи!

«Как она попала сюда? Кто ее надоумил? Горева с Валькой долгогривым убила – так это правильно. Они мне давно поперек горла встали. Но золото, золото уплыло». – При мысли о золоте подскочил, но зрачок винтовки собачьим глазом следил за ним. Ванюшка понял, не обмануть сейчас, не убежать. Надо действовать помаленьку, лаской. Супротив ласки Ксюха ни разу выстоять не могла. Сев на прежнее место, полез в карман. Не найдя кисета, крякнул с досады и заговорил:

– Ох, Ксюшенька, кака ты у меня черноброва, да ясноглаза. Смотрю на тебя и глаз отвесть не могу. Ведь баба, а стан – девкам на зависть. И гибка, што лозинка. Гляжу на тебя, и каждый раз ахаю про себя: да где я такую добыл? Да как така пошла за меня? А как вспомню твои поцелуи, объятия твои, твой шепот любовный, так скажи ажно сердце займется. И думаю про себя: «Господи, да скорей бы увидеть ее, прижаться к губам ее алым».

Говоря так, осторожно пересел чуть ближе к Ксюше…

– …Я уходил, ты, может, меня и не вспоминала, а я… по нескольку раз в день вспоминал. Кто-нибудь меня кличет: Ваня, Иван Устиныч, а я будто оглох, тебя в это время вижу. Грежу о встрече с тобой. А то вспомнишь, как мы с тобой ребятенками стрелили разом белку и спорили аж до слез: кто убил. А помнишь, ты отпросилась с нами в ночное, ка-ак села верхом на лошадь, ка-ак гикнула, а посля у костра сидели и картошку пекли. Ты, может, перезабыла все, а для меня такое слаще меда… А подходишь к нашей таежной избушке и не терпится до тебя добежать, обнять крепко-крепко… Вот как, к примеру, теперь…