Эхо тайги

Ксюшу комары то ли не тревожили, то ли она не ощущала укусов. Ее сейчас собаки кусай, и то бы не сразу ощутила. Шла в броднях, как ходила везде, в черной широкой юбке до пят, в серой кофте, с винтовкой наперевес. Мысли роями, неслись: «Што же такое произошло с Ванюшкой? Што получилось в жилухе? Здесь, на реке?»

Столько времени Ксюша, не щадя ни себя, ни Арину, трудилась ради победы! Мыла золото, добывала пушнину. Счастлива была, когда Ванюшка говорил, как благодарны ей товарищи, как помогает она им в их борьбе. А теперь выходит – все это обман! Выходит зря они с крестной и Ваней-маленьким прятались в тайге, таились, как преступники, работали, как каторжные, не разгибая спины, света белого не видя от усталости! Да на кого же они работали? Кому добывали золото? А Ваня? Кто же он-то? «Соскучился я, ажно сказать тебе не могу как. Жил в отряде и каждую ночь тебя видел во сне. Вот те пра. Увижу, ну словно живую. И голос услышу. Утром прошусь у Вавилы: «Отпусти ты меня, Христа ради, домой», а он: «Нельзя, тут дела по горло». И впрямь, ночью караулы несешь. Днем отоспаться надо, так непременно или тревога, или учение, или – того хуже – в разведку пошлют. Скажи ты, в отряде полно люду, а как разведку нести, так непременно мне. Да, я забыл, Вера послала тебе письмо».

Письмо Ксюша перечитала несколько раз. Вера писала, что таежной жизни наступает конец, что соскучилась, но все еще надо золото. В нем, мол, наша победа…

Очнулась от дум. Крикнула Ванюшке:

– Кто тебе письма писал?

– Какие еще письма? – хорошо знал – какие, но унаследовал отцовскую привычку переспрашивать, выгадывать время для раздумья.

– А те, што ты приносил мне то от Вавилы, то от Веры?

– Ежели от Вавилы, так, стало быть, и писал их Вавила. Ежели от Веры – так Вера.

И опять посмотрел Ксюше прямо в глаза. А про себя подумал: «Толковые письма Яким, знать, писал, ежели она до сих пор ничего не поймет».

– А как же теперь ты в Журу и Федора стрелял?…

– Сдурела баба. Белены ты объелась, што тебе Федор грезится? Ты смотри у меня, я ревнив.

– Как ты с Горевым стакнулся? Враг же он.

– С каким Горевым?

– С бородачом. Ты же сам его Горевым кликал.

– Брось дурить. Это Корев, новый помощник Вавилы. А ты его шлепнула.

– А ежели он помощник, так пошто он в своих стрелял?

– Снова за рыбу деньги!

Взглянула Ксюша в широко открытые глаза Ванюшки, на его немного растерянную улыбку и сказала раздумчиво:

– Может, и правда, Вавила тебя послал?… Должно, и впрямь грежу я?

Ванюшка принял слова Ксюши как амнистию, бросился было к ней, но она неожиданно грозно прикрикнула:

– Стой!

Ванюшка отпрянул, наткнулся на сушину и сел. Сникнув, смотрел, как Ксюша, глядя прямо перед собой, непрерывно теребила ремень у винтовки. В жизни не видел Ванюшка, чтоб Ксюшины пальцы без надобности, без дела двигались, не видел такой суровости у нее на лице и того, как бился у нее на щеке какой-то желвак.

Боль тянула Ксюшины челюсти, и она тихо, медленно сказала:

– Иди!

Таежное разнотравье выше Ванюшкиной головы. Медвежьи пучки, голубые метелки борцов. В такой траве – что в воде: идешь, а руками перед собой траву раздвигаешь, словно плывешь по озеру между кувшинок. А Ванюшке надо еще руками брюки поддерживать. Приходилось плечом раздвигать траву, а верхушки ее обвивали шею, пучки бросали за ворот колючие семена, они прилипали к потной спине и противно щекотали.

Прежде настойчивость Ксюши приходилась Ванюшке по вкусу. Бывало, скажет:

– Ксюха, я ненадолго вернулся, ты не ходи сегодня золото мыть. Останься разок. На речку пошли б. Под черемушник.

– Родненький, заждалась я тебя, глаза просмотрела, думки разные грудь теснили, но ты, Ваня, пока отдохни, отоспись, а я… – добавляла взволнованно: – Вернусь, и ночка вся наша.

– Так усталая же придешь.

– Э-э, Ваня, мою любовь не пригасит никакая усталость.

Раньше Ксюшина настойчивость давала Ванюшке лишнее золото. А сейчас он проклял эту не бабью настойчивость. И шел, не смея присесть, чувствуя, что должен выполнить Ксюшину волю. Иначе… Что случится иначе, Ванюшка не знал, но испытывать судьбу просто трусил. Трусил и шел, пробивая плечом дорогу в синецветном таежном дурнотравье. Впереди речка. Студеная. Быстрая. Прыгает по камням. Ванюшка резко к реке. «Там, где вал повыше, покруче, кинусь в воду, и ищи-свищи». Но Ксюша словно прочла Ванюшкины мысли и отрезала дорогу к воде. Винтовка наизготовку, и проклятый черный зрачок прямехонько смотрит в лоб.

– Отведи ты винтарь, еще выстрелит ненароком… Если б не кобенилась да шла за мной, мы бы уже подходили к лагерю Вавилы.

– Иди вдоль речки, другой брод поищем. А про Вавилу… Молчи уж.

Слева пенилась и шумела речка. Справа стояли кусты тальников. Ксюша шла шагах в пяти позади Ванюшки. Не спускала глаз с него и все вспоминала их бегство в тайгу.