Эхо тайги

…Когда вышли из землянки Аграфены, начинался буран. Пуржило сильно. Сделав большой крюк вокруг села, Выдриху переходили не в обычном месте. Арина провалилась в полынью. Пока вытаскивали, переодевали, Ванюшка ворчал, торопил. Велел бросить мокрые вещи у полыньи. Дальше шли все так же торопливо. На привалах костра не разжигали. Пришли в Ральджерас, откопали две избушки, проверили лабазы – порох, мука и другие припасы были целы. На вопрос, когда придут свои, Ванюшка отвечал хмуро: «Придут, кого тростишь? Вавила настрого приказал: ждать в Ральджерасе. Ксюху, мол, береги пуще глаза, и уж ежели што, то один выходи».

Про то, что ему одному выходить, повторил несколько раз. Бураны тогда начались, прямо свету не видно: за ночь по три раза вставали дверь да трубу отгребать. Чуть промешкаешь, и дым повалит в землянку. Как бураны кончились, Ванюшка надел лыжи и ушел. Вернулся через неделю с плохонькой винтовкой-сибиркой и топором.

– Нашел Вавилу.

– Где?

– Сказывать не велел. Ты же знашь эту самую подполью. Передай, грит, Ксюше: пусть добывает пушнину. Мы тут у одного начальника за белку, за горностая, за соболя можем винтовки купить и патроны.

– Но пошто они наказы с тобой посылают? Шли бы сюда, в Ральджерас.

– Нельзя. Вавила меня курьером сделал. Сполняй, што приказано. Давай-ка пушнины добудем. А ежели б еще золотишка намыть… За золото можно и пулеметы купить.

Из сухого кедрового чурбана сделали лоток для промывки золота, отлили из свинца пуль для сибирки, и Ксюша ушла в распадки попытать счастье на золото. Снега в тайге аршина четыре, земля под такой шубой талая целую зиму, и ключи бегут талые в снеговых берегах. Вода в них кажется черной-черной, как деготь. Ванюшка снова к Вавиле сходил, принес кайлу и лопату. Под весну Ксюша наткнулась на ключик, прорезистый, узкий, затерявшийся меж высоких гор. Промытая проба показала золото. Пришлось перебраться с Ральджераса сюда, поближе к золоту.

Мыли с азартом. Каждый вечер, добавляя в мешочек намытое золото, Ванюшка подмигивал то Арине, то Ксюше и спрашивал: «Фунт будет?» – «Да нет еще, Ваня. До фунта далеко», – отвечали женщины. «Не так уж далеко. А ежели еще пофартит с самородком!»

«Фунт будет?» Этот вопрос он задавал и тогда, когда женщины отвечали ему: «Што ты, Ваня, давно перевалило за фунт. Когда к Вавиле пойдешь?» – «Как сойдет снег, по первой сухой тропе и пойду. Ох, и обрадуется Вавила… – и непременно хохотнет в конце: – Девоньки, фунт-то будет? Ха-ха».

Потом перестал прихохатывать, и складки раздумья легли между бровей.

Уводя Ксюшу с прииска, Ванюшка думал: хоть с месяц ее в тайге продержу, оклемаюсь, может, пушнины малость добудем, а там что бог пошлет. К удивлению, главная опасность шла от Арины. Та, бывало, сидит молчит, или хлопочет у печурки, да вдруг выпалит:

– Третий месяц идет. Забыли, Ксюха, твои товарищи про тебя.

– Они не могут, крестна, забыть.

– Не забыли б, так весточку дали. Сами прибегли бы десять раз пораспрошать, попроведовать, какого ни на есть гостинца принесть. Так-то люди живут.

– Ох, и упряма ты, крестна, заладила, как глухарь на току. Вера сказывала: которые шибко за революцию, так в подполье и по шесть лет, и по восемь сидели. Печатали листовки, а другие их разносили. Мы тут пушнину добываем, на золото оружие покупают. Плохо тебе тут живется?

– А сладко? Одна, как перст. Закроешь глаза, и такое мерещится…

И тогда Ванюшка понял удивительное свойство человеческой натуры. Убеждая других, человек прежде всего убеждает себя. Чем чаще шли эти споры, тем тверже становилась Ксюша.

– А весточку, крестна, Ванюшка приносит.

– Так это же не весточка, просто так.

– А тебе кого надо? Вера сказывала…

Если б ведала Вера, как обернулись ее рассказы о героизме подпольщиков, какую крепость в душе Ксюши соорудили против воркотни крестной.

Когда тропы подсохли, Ксюша напомнила:

– Пора тебе к нашим, Ваня. А может, вместе в жилуху сходим. Я тоже шибко по людям соскучилась.

– И не думай! Вавила наказывал беречь тебя пуще своего глаза! Да и тяжела ты стала.

Арина напекла духовитых лепешек. Ксюша положила в мешок копченого мяса. В самодельную замшу из шкур косуль завернули, шесть соболиных шкурок. Из такой же замши сшили добротный пояс-мешок и в него ссыпали золото. Фунта два, а то и побольше.

– Ваня, ты разузнай хорошенько, где теперь Красная Армия? Где колчаки? Скажи Вавиле: золото надо, пусть пришлет сюда мужиков десяток. Пусть, ежели сможет, Вера книжку мне пришлет…

Многое наказывали Ванюшке Ксюша с Ариной.

– Передай поклон Вавиле, еще поклон Вере, Аграфене… Петька, поди уж большой стал. Посмотреть бы на них.

Ксюша напрягла голос, чтоб перекрыть шум реки:

– Иван, когда с первым золотом уходил, ты кому его отдал?

– Конечно, Вавиле. Не бабе ж прохожей, – и, обернувшись, посмотрел на Ксюшу сердито, без ухмылки. И снова пошел вперед, одной рукой поддерживая брюки, другой отмахиваясь от комаров. Росла ярость. «Дура, а пытает так, што сил боле нет, – сплюнул зло. – Кому отдал первое золото? Ха!»