Эхо теней и другие мистические истории

И как эта женщина к ней подходит. Нависает над ней — и медленно опускается на пол. Протягивает трясущуюся хлипкую ладонь к раскрасневшемуся, горящему лицу Мики.

— Я не виню тебя. И не на тебя злюсь, — говорит она тихо мягким, низким, вот этим вот чуть прокуренным голосом. — Ну, ну, — трогает дрожащую руку девушки.

— Ты уезжаешь? — спрашивает, а сама сидит, ни живая, ни мёртвая.

— Да.

— Мам, я… Я… Я с тобой хочу.

Женщина вся сжимается. Закрывает глаза. Не разнимает прикосновения, даже напротив: вцепилась в её запястье.

— Ты уже взрослая, — сглотнув, шепчет мать. И только ниже опускает голову. Сама же подаётся назад.

Но Мика не позволяет. Кидается на неё, крепко сгребает, буквально на ней висит.

— Мама, пожалуйста! — почти у неё над ухом. Глазами во вздёрнутое плечо упирается. Трётся ими об ткань одежды.

— Не могу… — та говорит только одними губами. Аккуратно пытается снять Мику с себя.

А она только крепче, только сильнее тянется.

— Я не буду мешать тебе, я не буду тебя отвлекать, я всё, я всё-всё-всё, что ты скажешь сделаю, — не сбиваясь на всхлипы вываливает. — Пожалуйста, мама, пожалуйста!

Женщина делает глубокий вдох. До крови закусывает губу.

— Нет, — отрезала твёрдо. И скидывает Мику с себя. Но всё ещё сидит рядом. И никак не может подняться.

— Но почему, почему, мама? — девушка забирает её под локти. Пытается к себе притянуть — а та вяло, нехотя вырывается. Только часто и шумно дышит.

— Ты во всём на него похожа. Я просто не смогу так.

— Так сделай, чтоб я не была похожа! — дочь кричит, впивается пальцами в опущенные женские плечи. — Сделай хоть что-нибудь! — и трясёт её, и трясёт. И сама не скрывает слёз.

Пропускает момент, когда женщина напряглась слишком сильно.

— Руки.

Строго, хлёстко. Оглушающе. И куда действеннее любой пощёчины.

Мика знает эту интонацию. Мика выполняет приказ.

Женщина поднимается. Нависает над ней тёмной фигурой-тенью. Юбка стелится к полу витиеватым подолом тьмы, а смоляные кудри вьются подобно множеству маленьких змей.

— Ты уже достаточно взрослая, — повторяет холодно, отстранённо. — Нет значит «нет». Я очень плохая мать. Знаю. Не напоминай мне об этом.

Поворачивается боком. Проходит ко всё ещё приоткрытой двери.

Девушка вскакивает на колени, правую руку вскидывает.

— Я могу хотя бы тебя навещать?..

Женщина замирает, стоит уже за порогом, частью утопая во тьме коридора.

— Хотя бы.

Закрывается дверь.

Мика сползает по стенке и уже почти не дрожит. Только ладони в рукава кофты прячет. Тихонько кусает губы.

— Смеёшься, — трясётся, прыснула. — Каким же образом, интересно.

Выдыхает, сцепляет зубы.

Один.

Один раз.

Один единственный раз.

Один единственный чёртов раз она решилась смотреть на вещи как есть.

Заглатывает подступающий, удушающий комок к горлу.

Трясётся. Впивается пальцами в плечи.

Нет значит «нет», значит, да? Да? Да?!

Значит, «нет»?! Значит, ничего нет?! Значит, значит, да, да?!

Шумно и сипло дышит. Глаза открыты широко-широко, веки так растянуты, что почти обнажают глазные яблоки.

Девушка схватывается за голову. За волосы свои схватывается.

Скрючивается.

Зарывается.

Закрывается.

Хорошо.

Хорошо-хорошо.

Хорошо-хорошо-хорошо.

Часто-часто вот это вот сидит, выдыхает.

Нет так и нет. Так и будет всё время «нет».

Кожаным мешкам — «Нет!».

Грязным тварям — «Нет!».

Людям мерзким, людям подлым, людям тварям, всем уродам «Нет!», «Нет!», «Нет!».

Кобра сказала ей, что она уже взрослая.

Что она уже умная и самостоятельная. И способна сама за себя решать.

Ну, так Мика решает. Мика твёрдо-твёрдо решает.

Мика клянётся. Мика провозглашает и заключает.

Отныне всему и вся, что хоть немного напоминает ей об этих двуногих тварях, об их двуличии, об их мерзости, об их эгоизме и слабости, об их такому изящному, такому хорошему, такому прекрасному умению перекладывать ответственность на других, и меняться ролями, и делать вид, что они не взрослее — всему этому однозначное, абсолютное, твёрдое, ультимативное «Нет!».

Взрослая женщина говорит повзрослевшей девушке о том, что эта девушка уже взрослая.

И Мика соглашается с этим. Полностью. И берёт на себя своё первое в официальной «взрослости» решение.

Принимает данность. И ни в чём не винит зверицу.

Всё могло бы быть лучше. Она правда отчаялась. И уже не знала, как быть. И не могла предугадать абсолютно все реакции. Взрослые сами решают. И она не станет себя винить. Не она её довела. И у неё это всё тоже накапливалось. А виновник один.

Девочка отирает рукавом кофточки воспалённые раскрасневшиеся глаза.

Кивает и улыбается. Она всё-всё знает. И ей эти знания нравятся.

***

Светлое ноябрьское последождливое утро. Солнце выкатилось из-за серых туч.

Окружённая чемоданами, Белая Кошечка стоит на пороге, оправляет подол тёмной юбки, распрямляет всё-таки опять налезшую на неё футболку.

Мика стоит с ней рядом. Одной рукой держит её за лапку, а второй — почёсывает за подгибающимся ушком. Тыкается носом в её мохнатую мордочку.

Кошка мурлычит, трётся шерстью о щёку девочки.

Слышится приближающийся стук колёс, хлёсткие удары кнута и частый цокот нескольких пар копыт.