Обе подруги тряслись, унимали и успокаивали друг дружку, часто дышали.
За дверью всё ещё слышался голос странной женщины, скрипели половицы от её шагов.
Женщина отошла от подруги, осела на подоконник, закрыла лицо руками. Кусала губы, мотала головой.
Лиза — нервно стояла, то и дело оглядывалась на дверь за спиной.
Происходящее — оно не просто необъяснимо, оно выбивало, душило. Сердце беглянки отчаянно билось, руки тряслись.
— Чай, — выдохнула Кристина, — нужно сделать чай, — и тупо глядела на дрожащие ладони.
— Эй, — Лиза коснулась её руки, окинула ободряющей улыбкой, и её подруга подняла грустный взгляд. — Не переживай, — продолжила, глядя на растерянную женщину. — Воспринимай её как просто странную гостью. Днём в Околице стремноты не случается.
— Да, да, конечно, — та встряхнулась и проморгалась. — Не бывает. Ты права. Ты права, — повторила и выдохнула.
Нужно было взять себя в руки.
Если верить Лизе, самое жуткое было ночью. А сейчас — так, пустяки. Просто какая-то тётушка зашла к ним в квартиру. И даже не спешит к ним сюда.
Надо просто взять чайник, набрать воды. Набрать воды, покурить, выдохнуть.
Её подруга, тем временем, как будто считывая беспокойные мысли, сама встала у подоконника, сигарету достала, оправила синюю прядь. Прыснула.
— Знаешь, — усмехнулась Лиза, подкуривая, — попадись мне какой-нибудь сериал, где целых две серии подряд я наблюдаю, как героини торчат считай в одной комнате — я бы скорее смеялась.
— Твоя правда, — Кристина издала нервический смех, стояла у стены напротив.
— Сценарий ведь должен развивать события, а не стопорить их, — продолжала её подруга. — Как бы ты в таком случае вела сюжет?
Разбитая закатила глаза, сползла на пол.
— Это единственное, что тебя сейчас волнует?..
Та опять усмехнулась, пожала плечами.
— Скажи, — Лиза улыбнулась вместо ответа, — а я тебе нравлюсь?
… Далёкий-далёкий звон церковных колоколов. Раскатисто и протяжно, их бой оглашал третий час. Прочие звуки пропали. Шагов в комнате, приглушённого пения — ничего уже не слышно. Только гулкое и тяжёлое эхо. Знакомое, слишком хорошо знакомое эхо. Так били единственные колокола. Это золотое, заливистое, возвышенное звучание — такое можно услышать только в Харькове, башня Покровского монастыря.
— Я тебе нравлюсь? — девушка повторила вопрос, запустила ладонь в свои густые вьющиеся тёмные локоны. — А, 'Рин?
Кристина забыла курить. Только смотрела на тонкую струйку сигаретного дыма.
Женщина метнулась к окну, оттолкнув удивлённую подругу — и застыла. По ту сторону стекла она видела соседнюю многоэтажку. Во всех окнах зажжённый свет, как и здесь, на кухне. И у окон в доме напротив стояли чёрные тени. Не двигались, нельзя было различить их взгляд. Они просто как будто застыли.
… Колокола били третий час.
До утра?..
Кристина закрыла глаза. Дымящаяся сигарета выпала из расслабленной ладони.
Руки беглянки безвольно обмякли.
— Как ты меня назвала? — спросила она тихо, старалаясь сохранить спокойствие хотя бы в голосе. И по-прежнему не оборачивалась.
…
…
— Ночь не кончилась, Рина, — тихий и низкий голос сзади. Слишком знакомый голос. Слишком... Не тот, который она ожидала опять услышать. — Скажи мне, чего ты хочешь? — мягкие, чуткие пальцы коснулись её плеча.
Женщина напрягла спину. Покосилась на дверь.
За стеклом стояла старуха в розовой юбке и жёлтой вязаной кофточке. Растрёпанные седые волосы, улыбка во весь беззубый рот. Широко-распахнутые глаза. Сухими ладонями, она давила на дверь. И не прекращала улыбаться. И совсем не моргала. Просто медленно-медленно напирала, припадая всё ближе к чуть-чуть запотевшей от её же дыхания прозрачной поверхности.
— Кристина? — взволнованный мягкий голос. Высокий, немного с дрожью. — Всё хорошо?..
Лоб женщины покрылся испариной. Дыхание — прерывисто, часто, сбивчиво. Очень дрожали руки. Очень дрожало тело. И сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
…
… И она выбирает жизнь.
Своей ладонью Кристина почувствовала, что сжимает твёрдую рукоять.
Согнуть руку в локте, оборот —
... Лиза отшатнулась, откинула голову.
Меж лохмотьев изрубленной рубашки в её и без того располосованном животе торчало блеклое лезвие ножа — и кровь из раны едва-едва выступала.