Эхо теней и другие мистические истории

По одной сигарете, с зажигалкой — опять-таки одной на двоих, женщины закурили. Чуть склонив головы набок, улыбались друг дружке — и сидели, окружённые холодной тьмой.

— Я тебе всё-таки нравлюсь? — Зара стряхнула пепел себе на стопы.

Губы Карины дрогнули.

— Но не я же сейчас без одежды.

Та пожала плечами, тряхнула головой, оправила пышные локоны.

— Никогда не любила их. Ты же помнишь: они так давят. Они так душат.

— Нравишься, — женщина протянула ладонь, коснулась её колена. Мягкая, тёплая кожа.

В сердце немного кольнуло. Так сложно отвести взгляд от лица подруги. От улыбки её полных губ, от полуприкрытых веками с густыми ресницами глаз.

— Скучала по мне? — Зара спросила, и их пальцы соприкоснулись.

— Очень… — подруги сцепили ладони. Крепкая-крепкая хватка — и обмен тёплыми взглядами.

— Ты хочешь пойти со мной? Хочешь пойти ко мне? Тебе ведь так нравилось в моей спальной.

Певучий пьянящий голос. Одного только его хватало, чтоб Карине вскружило голову. А Зара ведь правда пела. Умела петь. Очень часто — ну, в её случае — в те моменты, когда женщине было приятно — она так любила ходить по залу, заложить руки за спину — и что-то петь. Обычно что-то из немецкой эстрады, или тот же «Пикник» — очень и очень разное.

— Пойдём со мной, — поднялась мягко смуглянка, не размыкая рук.

***

Зара вела за собой Карину — а та — у той сердце не находило места.

Выпуклые крылья лопаток, широкие плечи. Упругость бёдер. И пышные-пышные локоны, что струились подобно плащу.

… и мерная, гудящая, чуть-чуть хоровая, переливчастая мелодия, разбавленная неспешными ударными. Узнаваемый звон редкого перебора высоких гитарных струн. Ритмично-мягко, окутывая теплотой и лазурью, чьи нити пронизывали затянутый дымкой воздух.

Смуглая отняла ладонь, легко обернулась к подруге — и плавно, на носках стоп, как будто подплыла к ней.

Они снова соприкоснулись ладонями — и Зара легко отпрянула, качнула головой.

— Сон чудесный снится миру…

Как будто танец. Пьяняще-захватывающе кружило Карину, окутанную ароматами пшеницы, жасмина. Солоноватого пота, пряностей.

… «Бледных улиц не узнать» …

Уже и не в коридоре, уже — просто где-то. Где-то в дымке лазурного, в бледном свете мерцающей лампы. В месте, где нет тревоги. Где нет страха, нет беспокойства.

… «Лишь влюблённому вампиру» …

Зара взяла под плечи свою девушку, мягко вела её — и Карина тонула в её глазах.

Не коридор, не какое-то что-то размытое, нет.

Они в зале, в зале такой милой её сердцу квартиры. Вот и длинный застеклённый шкаф с кучей книг. И тихий свет люстры под старину. И так много не давящего, но дурманящего сигаретного дыма.

… «Снова будет не до сна» …

… Объятья. Самые тёплые, самые приятные, самые лучшие и желанные.

Карина чувствовала нежность кожи своей любимой. Ощущала собой её дрожь, её трепет. Гладилась щекой у её щеки. Сталкивались носами — и снова гладились, прижимались друг к дружке.

Вот! Вот такая Зара ей нравилась! Вот такую Зару она любила, она хотела! С ней, с ней было связано столько уютных, волшебных дней.

Снова касались щека к щеке, опять, играючи, толкались носами, то ловили, то прятали взгляды.

Карина чуть наклонила голову, поймала губами кончики губ любимой. Та выдохнула с улыбкой, отклонилась — и игриво поймала её.

И ещё, и ещё.

Поцелуй захватил сознание, оглушил волной густого, туманного дыма.

Не отрываться. Не расходиться.

Но Зара всё-таки чуть-чуть отпрянула, отвела руку, мерно и в тягучем ритме потянулась к краю двери…

И дверь в гостиную вышибло.

Тяжело дыша, сводя зубы, то и дело сжимая и разжимая кулаки, чуть согнувшася, со спутанными липнущими к раскрасневшемуся лицу синими прядями, на пороге стояла Лиза.

— Нет, — зло процедила она. — Я всё равно не отдам тебя им. Я тебя не отдам.

Михаил

«Не переживай, пап. Мама всё равно ни меня, ни тебя не любила».

Он не то, чтоб отказывался верить — но, вот же: и Роза, и Маша — обе его девочки теперь спокойно шли рядом с ним

— А я всегда знала, — младшая закинула голову к старшей, — далеко ты от нас не уйдёшь.

— Я никуда не уходила, малая. Ты говоришь, — старшая повернулась к отцу, — Ната тоже с вами приехала?

— Мама, — поправила сестру Мария, дёрнула девушку за подол ночнушки.

— Хорошо, хорошо, — та потрепала её волосы. — Где она сейчас?

Они уже давно покинули школу, неспеша шли по вечернему тихому городу.

Околица совсем опустела, а в окнах многоэтажек постепенно включался свет. Но при этом не ощущалось тревоги. Как будто кошмар выжал из себя всё возможное — и теперь, как побитый пёс, стыдливо зализывал раны где-то в грязной канаве.

— Нам на Посёл, — отвечал Михаил. — И придётся идти пешком.

***

Отец с дочерьми шли по узкой улочке между Цвинтарной и Заводской: она так и называлась — Узкий Проспект. Самая длинная улица, окружённая стенами пятиэтажных высоток, и между крышами домов — прокинутые мигающие гирлянды.