Эхо войны

— Шалят. Хочется, — признался Борис, зло передернув широкими плечами. — Только не выговориться, а выматериться и кому-нибудь что-нибудь сломать, да так, чтобы аж с хрустом и напополам! Бешусь от бессилия, от невозможности на что-либо повлиять! Понимаешь?

— Поясни, — попросил я и, чуть подумав, радушно протянул Борису последнюю луковицу: — На. Освежает.

— Не, — отмахнулся тот, снимая с пояса флягу. — Я лучше водички. Что тут пояснять? Вообще не знаю, почему тебе это рассказываю.

— Потому что я чужой и нелюдимый, — фыркнул я. — Потому что мне плевать на ваши проблемы. Потому что мне от вас ничего не надо.

— Хорошо сказано, — чуть помедлив, произнес Борис. — И прямо. Я тебе так скажу, Битум: долгие годы меня дрессировали действовать в экстремальной обстановке и сохранять контроль над ситуацией. Дрессировали хорошо. Однако нельзя контролировать тупость! Как можно просчитать, что один из этих долбанутых на всю голову людоедов решит взорвать целую кучу гребаной взрывчатки прямо у себя под ногами?! Как?! Ведь этот дебил, что замкнул клеммы детонатора… мля! Он ведь даже не соображал, что делает!

В ярости пнув песок, Борис развернулся и зашагал обратно к автобусу. Поглядев ему вслед, я пожал плечами и занялся последней тюльпанной луковицей.

— Нервничает шеф, — мрачно хохотнул подошедший следом Виктор, утирая залитое потом лицо рукавом. — Даже его проняло. А мы уж думали, что он из стали сделан, непрошибаем. Когда нас те кочевники на парусниках обложили со всех сторон, он и то спокойным оставался, а тут… Эй, да тебе, похоже, неинтересно…

— Ты прав, — меланхолично кивнул я, старательно работая челюстями. — Неинтересно.

— Ну и черт с тобой! — буркнул Виктор, глядя на меня сквозь непроницаемые взгляду стекла солнцезащитных очков, чуть помедлил и все же добавил: — За то, что поймал бутылку с коктейлем Молотова, — спасибо! За нами должок.

— Из вас мне никто и ничего не должен, — качнул я головой. — Я сам забыл захлопнуть крышку люка. Просто исправил ошибку. Когда мы отправляемся?

— Меньше чем через час, — коротко ответил Виктор и зашагал прочь.

Через час, значит, через час. Отряхнув ладони от налипшего песка, я сложил руки на груди и откинулся на склон бархана. Отдохну, пожалуй. Можно, конечно, помочь мужикам с ремонтом автобуса… но как-то не тянет, не тянет. Складывать руки на груди меня приучил Тимофеич — там к рукоятям ножей ближе.

Прогнозы Виктора не оправдались. Около завода мы проторчали больше трех часов. Сначала люди Татарина неумело пытались заменить покрышки, а затем, когда автобус уверенно встал на все четыре колеса, к ярости Бориса, он попросту отказался заводиться. В итоге, когда мы смогли продолжить путь, в нашем распоряжении осталось не больше часа до заката. По превратившейся в один песчаный нанос дороге удалось преодолеть около восьми километров, а затем подступили сумерки, и пришлось остановиться на ночлег.

Получив короткий приказ по рации, первым затормозил едущий впереди автобус, затем заглушил двигатель и грузовик. Ночлег. Первый день пути завершен.

Покинувшие машины усталые мужики разминали ноги, потягивали затекшие спины, а я забрался на вершину крутого бархана и оттуда осмотрелся по сторонам. Впервые в жизни буду ночевать так далеко от города, и впервые я оказался в абсолютно незнакомой мне местности. Нет, ориентиров я не потерял, но ощущение было достаточно неуютным. Кто его знает, что за опасности могут скрываться в этих местах…

Мне было бы куда спокойней, будь я здесь один или, на худой конец, с опытным охотником, но в компании не замолкающих ни на минуту людей Татарина… А ведь неплохие они мужики в целом, но не охотники они, не охотники. Не привыкли молчать, неуютно им в тишине. Все городские такие же — чуть затянется тишина, так сразу торопятся ее нарушить побыстрее. Поговорить не с кем — или петь начнут, или свистеть. Настукивать ритм ногой или ладонью, при этом жадно посматривая по сторонам: вдруг да найдется собеседник! А все из-за тишины — боятся ее непривычные люди.

— Что там, Битум?

— Вроде тихо, Ильяс, — не оборачиваясь, отозвался я, вглядываясь в бесконечные вершины барханов. — Тихо…

— Я уже и не рад, что ты меня на эту работенку сосватал, — довольно зло буркнул второй проводник, вставая рядом со мной. — Че творится… никак не ожидал, что тот придурок начнет по варану из винтаря мочить. Не успел остановить.

— Не меня, а ту девчонку благодари, — хмыкнул я, почесывая заросшую щетиной щеку. — Если бы не она, кто знает, чем бы дело обернулось.

— И не говори, — рассмеялся Косой Ильяс, сняв солнцезащитные очки и взявшись их протирать выуженной из кармана грязной тряпочкой. — Мля… вроде темнеет, а глаза режет немилосердно. Как ты без очков обходишься?

Коротко взглянув на прищуренные глаза Ильяса, я безразлично пожал плечами:

— Привык. Лет двести назад обходились же как-то люди без очков, вот и я так же.