Экипаж

...Они ужинали. На столе стояла бутылка красного вина, салат. Алина мать, седенькая и тихая, следила, чтоб ни у кого в тарелке не было пусто. Аля ела с аппетитом и при этом весело болтала:

—  Ну эта Машенька Филатова, я просто не могу! Такая крохотулечка, такая пупочка — и скочет, и скочет, и скочет!.. У меня в классе три девочки тоже занимаются, но они как медвежатки...

—  Угу... Угу, — поддакивал с полным ртом Нена-роков. Алик ничего не ел: возил ложкой по тарелке и канючил:

—  Чу ча... Чу ча... Чу ча!.. Мать рассердилась:

—  Опять «чу ча»! Что это еще за «чу ча»? Скажи: «Хочу чаю»! По-русски скажи, а не по-китайски. А то не получишь ничего!

Алик хотел что-то ответить, но слова совсем не получались. Тогда он заплакал — прерывисто, как будто и плакал заикаясь.

Ненароков заступился за сына:

—  Ну что ты, Аля? Раз не хочет человек... Не надо было шоколадку давать.

— Значит, я виновата? — сразу бросилась в атаку Аля. — Ты знаешь, как воспитывать, а я нет?.. По­пробовал бы отказать, когда ребенок плачет!..

—  Ой! Мне ведь к Жанне еще надо! — вспомнила вдруг Алина приятельница и поспешно встала из-за стола. — Всем спасибо, до свиданья!

Аля и не заметила ее ухода. Глядя горящими гла­зами на мужа, она кричала:

—  Носишься неизвестно где! А потом приезжаешь и учишь!

Теща вздохнула и накрыла пельмени миской, а сверху полотенцем: знала, что теперь не скоро к ним вернутся.

—  Почему «носишься»?.. — слабо отбивался Нена­роков. — Я работаю...

—  А я не знаю, работаешь или не работаешь! Мо­жет, нашел какую-нибудь и к ней летаешь!

Ненароков не удивился дикой несправедливости этого обвинения, давно уже привык. Он сказал только:

—  Аля, Аля... Что ты плетешь?

Взял сигареты, спички и пошел на крыльцо курить.

...Он курил, глядя на прозрачный кружок луны в еще не потемневшем небе и вспоминал, как пять лет назад он приехал сюда, в этот городок, чтобы предложить Але руку и сердце. Нашел он ее на танцах, в клубе...

Аля увлеченно танцевала, подняв над головой кра­сивые плавные руки, и не сразу заметила, что Ва­лентин машет ей фуражкой. А когда заметила, бро­сила партнера, старшего лейтенанта, и побежала к Ненарокову. Ее провожали внимательные мужские взгляды, а старший лейтенант, не разобравшись в ситуации, даже пошел следом, чтобы вернуть Алю. Но увидел ошалелые от любви глаза Ненарокова, увидел, как Аля протянула ему навстречу руки, и свернул с курса.

—  В отпуск? Или командировку? — растерянно и радостно спросила девушка.

—  Приехал предложить руку и сердце, — ответил Валентин сияя. — Алечка! Завтра подаем заявление!

—  Ты что придумал? Я же не могу уехать, — испугалась Аля. — Сто раз тебе объясняла: я целевая студентка, меня только через два года отпустят...

—  Да не надо никуда уезжать! — продолжал ра­доваться Валентин. — Я сам к тебе приехал. Насов­сем!

—   А комната московская? Забронировался? — спросила с надеждой мать.

Разговор продолжался дома у Али, в той самой квартире, где они жили и теперь.

—  Нет! Выписался с концами!

Только сейчас Валентин заметил Алино смятение, даже испуг. И счастливое опьянение, в котором он пребывал всю дорогу от Москвы, начало улетучивать­ся.

—  Ну, подождали бы два года... Я бы к тебе при­ехала. Все-таки Москва, — неуверенно сказала Аля.

—  Да не хочу я ждать! Не собираюсь!.. Мало ли что может случиться за два года? Верно, Евдокия Петровна?

Алина мать ничего не ответила, только вздохнула. И Валентин продолжал, словно уже оправдываясь:

—  Алечка у вас красавица, умница. И характер золотой... От женихов, я это точно знаю, отбоя нет. Найдется какой-нибудь гусар и уведет!

—  Гусар еще какой-то... Совсем с ума сошел, — сказала Аля и заплакала.

—  Ничего подобного. Самое разумное решение... Я тебя люблю, ты меня любишь, мама у тебя хорошая, добрая... Прекрасно будем жить: стану работать в малой авиации... Не всем же на «Илах» летать!

Продолжая всхлипывать, Аля улыбалась ему и ки­вала головой.

Когда Ненароков вернулся в комнату, теща сидела и смотрела телевизор, боясь обернуться: не любила скандалов. А жена, вывалив на стол из вьетнамской шкатулки семейный архив, яростно рылась в фото­карточках. Все фотографии, на которых Аля  была снята вместе с мужем, она рвала на мелкие кусочки. Весь пол был уже усеян серыми клочками.

—  Ну чего ты творишь? — сказал Ненароков ус­тало. — Ведь завтра жалеть будешь.

—  Я об одном жалею! — закричала Аля. — Что дура была, что позволила тебе мою жизнь испортить!

Разбуженный криком, захныкал в соседней комна­те Алик. Ненароков пошел утешать, но Аля опередила его, первая подбежала к детской кроватке.

— Не плачь, солнышко, не плачь! Ты мое солнышко, ты моя радость!.. Ведь ты мое солнышко? Ты моя радость?

Она стала совать сонному Алику какое-то печенье. Ненароков с неудовольствием смотрел, как падают в постель жесткие крошки.

—  И не нужен мне больше никто! — сказала Аля, повернувшись к мужу. — Не нравится тебе с нами — уходи! Подавай на развод, пожалуйста. Хоть завтра!

—  Ну что ты, Аля! Ну зачем нервничать?.. Я ж тебе, по-моему, ничего обидного не сказал.

Все ссоры кончались у них одинаково...