Экипаж

—  Выражение лица, вот что! Пассажиры тебе не­приятны, работа эта для тебя низкая: ты ее делаешь словно одолжение... Я уже давно заметил: прихожу в магазин, в ресторан, там красивая девчонка — офи­циантка или продавщица. И на лице прямо напеча­тано: я бы могла артисткой выступать, а должна вам колбасу резать. При моей-то красоте!..

Тамара слушала эту нотацию, украдкой погляды­вая по сторонам. А Андрей Васильевич продолжал поучать ее:

— Все хотят в артистки. Но ведь всем нельзя! Если вы все пойдете в артистки, кто же вас смотреть-то будет! Короче говоря, Тамара, надо менять стиль ра­боты... Ну пойми, ты в авиации, ты летаешь! Что в жизни может быть лучше этого?.. Лично я не знаю.

Рейс продолжался. Часть пассажиров сошла во Франкфурте, а несколько человек сели. В салоне пер­вого класса летел теперь молодой африканец в свет­лом костюме и непонятной парчовой шапочке. Рядом и сзади сидели еще двое в таких же шапочках — плечистые, настороженно молчаливые. Когда Тамара предложила им коньяк, спросив по-английски: «Сам брэнди, джентлмен?» — эти двое отказались, мрачно помотав головами, а молодой взял, улыбнулся Тамаре и поблагодарил по-русски:

—  Спасибо.

Вспомнив поучения командира, Тамара вежливо улыбнулась в ответ.

Аэропорт в этой маленькой африканской стране был новенький, современный, но очень скромный. Аф­риканца, улыбнувшегося Тамаре, ждал прямо у трапа белый лимузин.

Пожав на прощание руку Андрею Васильевичу, мо­лодой африканец пригласил его вместе с экипажем в гости:

—  Ай хоуп ту си ю эт май плэйс тунайт, кэптэн. Ю энд ер кру, — сказал он по-английски и по-русски добавил: — На чашка чайка.

Он сел в белый автомобиль и уехал вместе со сво­ими телохранителями.

—  В гости зовет. Как думаешь, надо пойти? — спросил Тимченко у встречавшего самолет предста­вителя Аэрофлота.

Представитель, загорелый энергичный человек, не колебался ни секунды.

—   Считаю, отказываться не надо. Этот парень здесь знаешь кто? Министр авиации... Учился в Мос­кве. К нашим относится очень хорошо.

И представитель побежал в свою контору оформ­лять какие-то документы.

Подтянутые, сдержанные, как дипломаты, летчики вылезли из белой машины, которую прислал за ними министр, и направились к дому. По дороге Андрей Васильевич инструктировал Тамару:

—  Я тебя взял, потому что ты лучше всех по-ан­глийски говоришь. Вот и разговаривай, поддержи марку.

—  Да нас и пригласили-то из-за Тамары, — ска­зал второй. — Он на нее глаз положил.

Андрей Васильевич не позволил себе улыбнуться:

—  Будем считать, что нас пригласили как пред­ставителей дружественной державы... И еще, Тома: предложат выпить — не отказывайся. Налей чуть-чуть, добавь доверху тоник или содовую и с одним стаканом ходи весь вечер... Они ведь пьют по-своему, не как у нас.

...Во внутреннем дворике большого одноэтажного дома стоял стол, а на нем полно бутылок. Летчики добавили к ним московскую с винтом, маленький по­дарок хозяину.

Тот очень обрадовался присутствию Тамары, но поздоровался со всеми одинаково сердечно:

— Добри ден, добри ден!.. Глэд ту си ю, май френдз. Летчики   налили   себе   по-заграничному:   на   два

пальца виски, на четыре пальца содовой. А молодой министр открыл московскую, налил себе стаканчик, сказал: «Поехали» — и выпил залпом. Тамара ехидно посмотрела на Андрея Васильевича, но тот спокойно прихлебывал свою слабенькую смесь.

...Потом включили музыку и министр танцевал с Тамарой. Сверху, с черного неба, светила луна, с бо­ков — подвесные фонарики. Затем Тамару перехва­тил Игорь — он немножко ревновал ее к хозяину, а она, единственная дама в мужской компании, радо­валась музыке, теплому ночному воздуху, тому, что Игорь рядом с ней и что он ревнует...

Утром, прогуливаясь под пальмами возле аэровок­зала, Тимченко опять читал Тамаре нотацию. Вернее, это было предостережение:

—  Имей в виду, Скворцов — человек для семьи совершенно неподходящий. Механик он первокласс­ный, этого не отнимешь, но с женщинами... Поэтому советую: если он начнет к тебе клеиться, гони его ко всем чертям!

—  Спасибо, я так и сделаю. А если не начнет?

— Да ты не улыбайся. Вы все так. Каждая думает: «Пускай он с другими плохой, а я такая красавица, такая умница, что со мной он будет очень хороший...» А после плакать придется!

Тамара слушала и смотрела вбок, на губастого старика, который демонстрировал желающим дресси­рованную обезьянку. Обезьянка кувыркалась на ас­фальте, и Тамаре очень хотелось подойти и посмот­реть. Но прерывать командира было неудобно.

—  А знаете, кого я сегодня вез? — говорил Ва­лентин Ненароков, стягивая свитер.

— Изюбра и нут­рий для заповедника. Они у меня...

—  Мама! — громко перебила Аля. — Гляди, веник весь обтерхался. Неужели нельзя новый купить?

Мать промолчала, чтобы не мешать рассказу Ва­лентина. Но Аля хотела именно мешать: она была не в духе и, как всегда, вымещала это на муже.

— Да... Так вот, еле их довез. Они у меня... — снова начал Ненароков, но жена опять перебила:

—  Ты за квартиру заплатил?

—  Заплатил... Я ж тебе говорил.

—  А за свет?