И пялились, пялились с карты, сквозь блеск хронопластины, черные стволы имперской артиллерии, щелкали где-то, через шуршание бумаг, и шелест голосистых микрофонных призраков, затворы вражьих гига-пушек, и даже обычных, только заряженных не простыми, а атомными зарядами. И не существовало от них спасения, уже привычно распахивали они зев при пробуждении, еще до открывания, поднятия воспаленных век. Бесшумно смещались, автосопровождая, по люминесценции коридорных шествий. Заглядывали в глаза при открытии люков. А иногда сам люк какого-нибудь отсека преображался в распахнутость придвинутого в упор ствола и Тутор-Рор замирал, натыкаясь на колокольный удар сердца и тут же, в безумной храбрости, шагал в нутро, спеша встретить, катящийся по рельсам нарезки, раскалившийся снарядный нос, встать, прикрыть грудью, добавить мгновение жизни застигнутому врасплох «Сонному ящеру». Но что-то случалось, они расходились в параллельности непересечения и била в расширенность зрачков знакомость скрученности стен, обсаженная спинами дежурной смены. И вырастал на пути докладывающий о полном ажуре старший офицер «купола». И Тутор-Рор неуверенно опускался в надоевшую привычность кресла, и обводил взглядом нанизанных на индикаторы операторов и уже верил в их реальность и в обман прошедшего навылет кумулятивного чудовища.
Он смотрел на внимательно подглядывающего за ним РНК-шника, внезапно четко вспоминал имя; боль в голове отваливалась, уплывала, сворачивалась для нового, будущего удара; мышцы расслабленно дергались, как будто он и правда секунду тому упирался, растопырившись звездой, в гладкость и скользкость отдраенного ружейной смазкой калибра. И тут, ищущие достойную цель, глаза втыкались в большой обзорный индикатор. И оттуда распахивались широченностью железного рта оставленные без внимания атомные трехстволки Эйрарбии. Нет, никак, никак нельзя было спускать с них глаз! Слишком верткие, хитрые они были, и нельзя, непозволительно оставлять их без контроля даже на миг!
И он вскакивал с кресла – визуально, для внешних фоновых призраков смены вокруг – неторопливо поднимался, с ленцой приближался к экрану ближе, спрашивал нечто – для них столь значительное, а сам косил в индикатор, различая, расшифровывая новые неизвестные метки, ища среди них искомое трехглазое железо-гусеничное существо, готовое плюнуть, в тех, кто зазевается, ядерным огнем. Как хитро оно маскировалось! И понятно, оно было не одно – они бегали стаями.
И мысленно он доворачивал собственные, спрятанные где-то выше головы, калибры на нужный, отмеченный заранее угол и давал отрывистую, однозначную команду. И правая рука, старая дрожащая предательница, хотела рванутся взмахом, как в древние фильмо-исторические времена картечи и ядер, подтверждая команду. И только где-то в плече получалось напрячься и не позволить обнажить план, выдать свое местоположение этим, спрятавшимся за мерцающими метками, чернильным трех-зрачковым гадам.
Он снова успевал их обмануть!
136. Копии
Стандартная загрузка обычной «боевой горы» включала четыре «колокольчика», увесистых много-гусеничных машин, однако на борту «Сонного ящера» их значилось пять. При массе двести пятьдесят тонн, из вооружения «колокольчик» нес только два крупнокалиберный пулемета, один из них – зенитный; броня у него тоже была не слишком толстой; потому, вес складывался из всяческих специальных приспособлений. Еще конечно, некоторую прибавку давал экипаж – как-никак двадцать четыре специалиста. Однако среди них не попадалось борцов тяжелой массы – все больше очкарики – так что они никоим образом не могли дать солидный привесок. Следовательно, «колокольчик», не будучи механизмом предназначенным для стрельбы – то есть настоящей боевой машиной, являлся всего лишь носителем аппаратуры. А вот ее задача была достаточно интересной.
Гига-танк спустил с борта выдвижной настил. Времена были непарадные – маскировка прежде всего – потому на пандусе не замигали сигнальные огни. Смотрящий в свето-умножительный прибор водитель аккуратно свез тяжелую машину вниз, а затем она не слишком быстро начала свое путешествие – скорее всего, последнее.