Эклектика (СИ)

Все жители империи знали, что в Синаане нет храмов, нет священных писаний и особых слов, нет даже бога в привычном понимании этого слова. На востоке почитали лишь своего Короля. Каждый Клинок, каждый ребенок и воин верил, что в случае опасности воля их Господина защитит от всего, в том числе смерти. Они выжигали шрамы-полумесяцы над сердцем в знак того, что последнее отдано Королю. Для обычных людей шрамы оставались символами; Клинки лишались сердца буквально, на закрытой церемонии. Под их кожей билась сущность из тумана, она становилась путеводной звездой. Кто-то избирал гнев, кто-то — месть, и немногие жили с благодетелью в груди.

Остров Лакрима расположился в стороне от материка, вдалеке от вычурных диких садов Оссатуры, за изгибистыми линиями рек, за пепельными пустошами Эллионы. Он, отрезанный от остальных земель, прятался или был спрятан во льдах северного моря, в морском тумане и сиянии портала. Голубое, цвета глаз их Господина, солнце лишь немного касалось острова. Оно освещало или, в представлении Айвены, освящало снежные просторы, ледяные скульптуры и домик, застывший на берегу пролива. Свет Луны и солнца смешивался и не мог ранить. Несмотря на то, существам Синааны было неудобно находиться на острове — глаза начинали болеть и слезиться, зато флора королевства на острове приживалась быстро. Двухэтажный домик защищался ледяным гребнем и утопал в садах. Айвена гордилась волшебными цветам чуть больше, чем подаренным островом. Король одарял лордов и леди землями, городами, бессмертием, но не создавал для них ничего живого. Айвена стала первой.

Однако она гордилась вовсе не по этой причине. Насколько глубока любовь Короля к ней, Айвене, если он преступил ненависть к жизни и создал немыслимой красоты цветы?

Цветы окружали покои владычицы водной смерти, цветы находились внутри. Они вмерзли в остов дома, разукрашивали стены и высокий потолок. Айвена носила их в волосах, на орнаменте платья. Ей, прибывшей с полумертвой планеты, где природа сохранилась лишь в парках и музеях, не проведшей ни дня на землях империи, нравились разноцветные бутоны. Во льду они будут прекрасны вечно, а вечность — то, что уготовано Айвене или, коротко, Вейни, одной из вампиресс Синааны.

Больше цветов Вейни нравились лишь дети и особенно — Его дети. Ни один из Клинков не понимал, как можно по доброй воле согласиться на времяпрепровождение с дочерьми Майриора Десенто, ее Короля, а Айвена не понимала, как можно отказать и даже помыслить об отказе. Эти девочки были прекрасны. Смотря на них, она видела свою Любовь.

Вейни кружилась перед зеркалом, примеряя последний подарок Майри — ожерелье с кокетливой россыпью изумрудов, а сзади, на тахте, сидели две девочки и в восхищении смотрели на блестящее великолепие. Две пары глаз — темных и светлых. Римма, распустив волосы, в нетерпении ждала, когда ей перепадет возможность померить ожерелье, а Альмейра… что Альмейра? В жутких бездонных глазах ничего не прочитать. Эти глаза не имели никакого отношения к Королю. Аль была точной копией матери, и только душой Айвена чувствовала то же тепло, что дарило присутствие Майриора. Кажется, оно называлось серебром.

— Помнишь то платье, тетя Вейни? — воскликнула Альмейра. — Зелено-голубое, с золотым поясом? Очень подойдет!

— И к тому, белому с кружевом! — поддакнула Римма.

Архой, застывший у окна в человеческом обличии, мученически завыл, заставив всех троих обернуться. Оборотень, на чьей морде до сих пор виднелся след от апейрона, всем видом умолял дам разойтись по домам. Он с удовольствием ушел бы сам, если бы Майриор не приказал Архою следить за старшей из дочерей. Проделки Риммы постоянно грозили пошатнуть хрупкий мир — к этому Синаана пока не была готова. Каждый Клинок, помимо выполнения прямых обязанностей, приглядывал за девочкой в отведенной ему области. Вейни, например, следила, чтобы подопечная не пересекала пролив.

— Что такое? — пробурчала Римма, разом помрачнев. — Пора идти? Я хочу остаться.

— Вы здесь целый день, — заметил Архой, и было видно, с каким трудом давалось это «вы». Главарь северной банды оборотней не переносил вздорную девчонку, за которой был обязан следить, но отказаться от задания он не мог. Приходилось терпеть многое: капризы, ужимки Риммы, ее хамство. Айвена, в отличие от остальных, не обращала на причуды девочки внимания. Римма была дочерью ее любимого мужчины, настоящего создателя мира. Вейни была готова простить ей все, как прощала на протяжении долгих лет отца. Ситри говорила, что Айвена потеряла гордость от благоговения. Сама Вейни называла это иначе — Любовью. Чувство распространялось и на детей.

— И что? — голос Риммы был довольно высокий и неприятно бил по ушам. Она, подбоченившись, пыталась смотреть на оборотня свысока, будучи на полторы головы ниже. Архоя это забавляло.

— Леди Валетта требует, чтобы вы приходили домой к восьми, — заявил он.

— Вейни!

— Я не твоя мама, к сожалению, — развела руками Айвена. — Если она хочет тебя видеть — я не могу отказать.

— Я хочу быть с тобой на поединке! — заканючила Римма.

Альмейра подскочила.