Эклектика (СИ)

Эрродан Ленрой был необычным губернатором. Он не верил ни в императрицу, ни в древних морских богов, ни в звезды. Иногда Михаэль задумывался, чего больше в Эрродане — жажды денег или жажды власти. Ленрой-старший был еще молод и потому ставил звон монет чрезвычайно высоко. Его дети, Селеста и Спэйси, переехавшие в столицу Хайленда, росли в роскоши — они не знали, что значила нужда, и потому относились к богатству равнодушно, особенно Спэйси. Откуда столько алчности в их отце, знал только властелин Синааны.

— Я приказывал следить за памятником, — раздраженно произнес Михаэль, услышав шаги. Нарушить идиллию мог лишь один человек, и кронпринц вспоминал его только что.

Эрродан Ленрой встал рядом — сухопарый, гибкий и стройный мужчина средних лет с мощными скулами и соболиными бровями. В болезненно бледной коже губернатора читались лиловые оттенки, пухлые губы не таили в себе ни грамма алого. Примесь эльфийской фиолетовой крови всегда брала вверх. Эрродан Ленрой не мог похвастаться чистотой крови, и, несмотря на то, что формально он все же считался эльфом, большинство причисляло Эрродана к людям. Иначе бы императрица никогда не разрешила дать город под его покровительство. Ее ненависть к коренным жителям Верберга была чрезвычайно высока во все времена. Михаэль догадывался о причинах.

— Добрый день, кронпринц, — ответствовал Ленрой-старший. — Что я могу сделать с солнечным светом и временем?

— Ты можешь сделать что-то со мхом и грязью, — парировал Михаэль, продолжая нервно крутить кольцо в неживых пальцах. Это место всегда выводило из привычного равновесия. Спокойствие, с которым он жил последние пять тысяч лет, испарялось каждый раз, будто его и не было. Исчезало, как мираж.

— Завтра же отдам приказ.

— Сегодня.

— Пусть так, — согласился Эрродан и поднял глаза к небу. — Собирается дождь, кронпринц. Давайте поспешим во дворец.

— Дождь, — не выдержав, съязвил Михаэль, будто забыв, что должен всегда оставаться хладнокровным и сосредоточенным. — Что мне сделает дождь.

Серебристая кровь — не только гарант вечной жизни и исцеления. Серебристая кровь — возможность управлять миром вокруг. Большинство жителей Мосант слабы, тех, кто отмечен силами звезд, единицы. Дети императорской фамилии неизбежно рождались с дарами, однако цвет их крови содержал больший соблазн. Чем чище она была, тем сильнее оказывались способности: дед Михаэля превращал воду в огонь, разрывал горы в клочья и управлял смерчами, грозами, читал мысли и обладал даром внушения; отец управлял всеми стихиями, но более скромно, а живые существа не подчинялись ему вовсе. Михаэлю и тем более его детям остались жалкие остатки былого величия. Один из многих поводов презрения императрицы к собственным потомкам.

— Не все обладают подлинным могуществом, как вы, господин. Я промокну до нитки, возможно, простужусь. Возможно даже, умру. Мой сын — пока не подходящая кандидатура для правления Вербергом. Прошу вас, пройдемте, если не хотите вызвать восстание в городе сменой власти, — казалось, собственный сын не был любим Ленроем, но Аустен знал, что о родных детях губернатор Верберга печется чуть меньше денег. Все эльфы алчны, кто-то чуть более, кто-то чуть менее, и виной тому проклятие Короля. Одно из многих, посланных на Мосант наравне с бессмертием носителей серебристой крови.

— Нам не нужен ваш город, — процедил Михаэль в ответ и пошел в сторону ворот.

Правнук правительницы Хайленда злился сам на себя. Старая рана кровоточила каждый раз, когда глаза встречались с сияющим сапфировым монументом, стоящим посреди кладбища. Вечная жизнь — жесточайшее из наказаний, даже если такая жизнь украшена властью и исполнением любой прихоти. Память хранила каждого человека, в прошлом дорогого сердцу, и, как ни силься, время неизбежно стирало большинство из них. Навсегда в душе оставались единицы. Михаэль Аустен не мог похвалиться большим списком терзаний сердца; теперь же в нем, как заноза, сидела память только об одной женщине, жившей невозможно давно. Михаэль и Аделайн начинали супружество с ненависти и долга — теперь кронпринц империи приходил на могилу первой жены каждый год с незабвенным букетом нарциссов. В такие дни забывалось даже презрение к цветам: Михаэль собственноручно собирал их в пути, памятуя о нелюбви умершей жены к бездушным покупным подаркам.