Эклектика (СИ)

— Холодно, — это слово разрушило тишину. Его произнесла Йонсу. Она сидела у края серебристого круга, спрятав под себя ноги, и ловила искры. Угольки таяли в ладони, осыпались пеплом под ее взором. Йонсу бросала его вниз, яростно, горько. Кусочки старого мира присоединялись к гигантской пепельной пустоши, над которой завис круг. Сияние крови Майриора показывало, что под ними образовался провал, на дне которого собрался весь прах измерения. А под ним, наверное, ждала своего часа бездна. Незримые стрелки приближались к полуночи.

Даже на Йонсу отразилось увядание: волосы потускнели, энергия стихла. Йонсу никогда не обратилась бы к нему, будь вокруг привычная Мосант; Майриор никогда не понял бы истинного значения ее слов, если бы они не остались одни. Ни радости, ни тайного злорадства от мучений врага и победы… Какой во всем этом смысл, если они умирают вместе? Майриор подошел к Йонсу и приобнял за плечи. Йонсу не оттолкнула. Плащ, подшитый звездами, укрыл их обоих. Нет, все же был еще один запах — аромат эльфийского тела, который едва не вызвал слезы у того, кто презирал творения Эрмиссы всю жизнь. Слезы собрались в горле и слиплись в комок.

Так, вместе, Йонсу и Майриор встретили ночь.

Солнце раскрошилось, точно старая кость. Очертания голой земли, гор и разломов слились в одно — мрак. Где-то наверху, около Кэрлимы, упорно горела звезда, но ее свет не доходил до них и лишь подсвечивал скалы взлетавшего острова. Куда Эван пытался его поднять, к краю неба? Изредка темноту разбавляли краски: отголоски радуги поверженной Иридии, гнев Аргенто и ненависть, по-человечески холодная, Висмута. Что видела душа? Красоту. Что видел разум? Эссенцию чужой мысли в его затихающем мире.

Пустом, абсолютно пустом, где остались лишь они двое и алчные недотворцы. Кто привел к такому финалу? Нет смысла судить себя: всегда найдешь тысячу причин, почему поступил не так. И опуская их, Майри встречал голый итог: безразличие, забвение. Вот к чему он пришел за четырнадцать тысяч лет. От дела его жизни не останется ничего, все труды, волнения, ожидания — все впустую. Последний осколок любимого мира обнимал он в эти часы — Йонсу Ливэйг.

Полуэльфийка. Ее душу создала Эрмисса; он создал тело, историю и мир, в котором жизнь расцветала во всей красе. Отца Йонсу создала Эрмисса, мать — он. Не символичен ли закат Мосант под взором полуэльфийки, соединившее лучшее из их даров?

Йонсу молчала. Она, дрожа, продолжала ловить тлеющие обрывки. Не раз ее глаза становились черны, так случалось после каждой потери: родины, мужа, цели… Впервые виновником мрака в душе был не он, Майриор — возможно. Разом ушли и ее любовь, и охраняемый столь страстно мир. С трудом верилось Майриору, что между ним и Йонсу могло быть что-то общее, но… Судьба, взяв Бетти и Мосант, нанесла удар по обоим.

Говорить было не о чем. Незачем.

Майриор не мог заставить себя произнести имя сына. Бетельгейз значил для них разное: для него — надежду и боль, для нее — не менее чем смысл. Он помнил все зло, что сотворил для сына; Йонсу же, наверное, помнила поцелуи и обещания.

О чем им было говорить? О том, что Майриор не единожды разрушал ее мечты, их мечты?

Впервые в жизни Майриор с равнодушием обнимал женское тело. Йонсу не дышала. Она не дышала полжизни, разгадав его загадки, и обвела вокруг пальца много раз. Он никогда не знал ее. Йонсу научилась скрывать мысли после выпуска из храма; их ранние встречи оканчивались стыдом и взаимной неприязнью. Майриор пытался показать себя с лучшей стороны и неизменно проигрывал. Йонсу презирала его. Майриор считал: обсуждает, унижает, пытается отомстить. Постоянно искал подвох, повод ударить первым… И что в итоге? От всей Мосант остались только двое: она, непреклонная, и он, непрощенный. Им не о чем говорить…

О чем Йонсу думает сейчас, зависнув на краю пустоты?

О Бетти? О погибших до одного эльфах? Об исчезнувших городах? Подругах? О несбывшейся мечте, об ушедшей цели? О смерти?

О чем она думает сейчас?

О том же, о чем он?

Нет сил спросить. Смерть сближает, но не сдерживает гордость.

— Я могу увести тебя в другой мир, если хочешь, — это было все, что Майриор смог сказать, когда ночь и холод подобрались к ним вплотную, и в ожидании замолчал. Йонсу ответила не сразу: думала ли, не могла решиться, собиралась с силами или просто не услышала… Майриор никогда не узнает, как и о многом другом.

— Для чего мне спасаться? — спросила она. Голос звенел.

— Не знаю.

— Я тоже.

Майриор никогда не понимал Йонсу, но сейчас они пришли к одному и понимали одно — цель жизни погасла вслед за Мосант. Новый шанс? Майриор ушел бы сам, но понимал: его будут искать. Его уничтожат, в каком бы Пепельном мире он ни спрятался, мечтая о новом творении. С чистого листа… Нет. Он отдал всю душу, всю кровь сердца использовал чернилами для Мосант и не сможет еще раз открыться для творчества. Слишком долго он жил одним. Нет, для Майриора игра кончилась. И лучше погаснуть, чем быть разорванным на части другими.