Эклектика (СИ)

— Если бы знала, — Майриор с трудом заставил себя произнести невыносимое начало вопроса, — что отказав Бетельгейзу в Палаире, спасла бы его сейчас, ты бы согласилась? Прожила бы жизнь одна, но с осознанием его счастья?

Йонсу впервые посмотрела на него. Задав себе аналогичный вопрос, Майриор получил отрицательный ответ.

— Конечно согласилась бы! — воскликнула Йонсу. В ее темных глазах повисла непрозвучавшая просьба. Как часто он видел в чужих глазах мольбу и не придавал ей значение.

— Нет, я ничего не могу исправить, — собственный голос казался чужим. — Ни воскресить, ни создать, ни поменять, ни… ни… ни создать. Я понял это, я не могу ничего хорошего.

— Неправда!

Майриор недоуменно поднял брови. Возмущенный крик Йонсу показался странным и неуместным.

— Ты создал Бетельгейза, — объяснила она.

— В рождении сына я сыграл короткую роль, не отличавшуюся разнообразием.

— Врешь ты все.

Откуда взялись силы на шутки? Гул в голове становился невыносимым, мир вокруг раздваивался. Майриор даже начал ощущать, как дрожит рука с украденной частицей истинного света Ожерелья.

— Ты создал Оссатуру, Зачарованные чары, Аланду и Палаир, Сёльву и небо, звезды, солнцу и луну. Не говори, что не создал ничего прекрасного. Это ложь.

Майриор чуть улыбнулся. Глядя на практически исчезнувшие очертания Мосант, он подумал, что все-таки жил не зря. И пусть после не останется ничего, кроме холодных призраков любимого мира в измерении Селены.

— Жалко, — вынес он вердикт. — Создавать Мосант столько лет, чтобы его разрушили шавки Ожерелья. Надеюсь, после моей смерти Теллур и принц Альбиус зададут им там жару. Зря надеюсь, — хмыкнул Майриор. — По описаниям, Альбиус сделает это в любом случае. Он не сдастся.

— Как ты.

Холодные пальцы погладили его по здоровой руке, перевернули ладонь и прикрыли сверху. Дрожь унялась — Йонсу словно забрала часть его ноши. Майриор сжал ее пальцы своими.

— Я сдался, — признал он. — Мне некого спасать, кроме тебя. И ты отказалась уходить. Остается сидеть здесь и ждать, когда кровь окончательно высохнет. Тогда исчезнет наш с тобой клочок земли. Парадокс судьбы: последние минуты я проведу с тобой, Йонсу Ливэйг. Повезло мне.

— Дурак, — только и сказала Йонсу, но руку не убрала.

Мосант окончательно охватила тьма и безвременье. Их души давно бы разбились, если бы не круг серебра. Майриор видел, как трескается оболочка его главного сокровища, как гаснет свет в подаренном отцом зале. Отец… Майриор так и не примирился с ним. Впрочем, желание простить не возникло даже сейчас. Слишком много зла они совершили друг другу, чтобы Майриор вспомнил о прощении, извинении или раскаянии. Он не изменился. С другой стороны, по какой-то же причине рука Йонсу и его рука соединились? К чему такие исключения? Почему исключением стала она?

Вереницу мыслей прервала яркая вспышка на небе, разогнавшая мрак на долю секунды.

— Надеюсь, кого-то убили, — от всей души пожелал Майриор. — На гибель Астата не надеюсь… Пусть это будет Аргенто. Без Аргенто банде придется тяжело.

— Лучше Эвана. Никогда не встречала настолько гадкого существа. Даже к тебе отношение было лучше.

— Спасибо.

«Спаси тебя бог», — забавное слово в его устах.

Остатки Мосант вновь озарились вспышками в поднебесье. Наступивший мрак не внушал ужас. Майриор изучал его с легким интересом: ведь то на самом деле холст, с которого начинал каждый создатель. Ни идей, ни деталей, ни плана, только замысел. Только замысел. Не хватало океана под ногами, созданного Тридом. Из небытия Майриор сотворил форму и смысл. Искусство. Он называл это наукой, а Эрмисса твердила: «Искусство!». Кто оказался прав? Разве Йонсу Ливэйг, сидящая рядом, не воплощение красоты? Что создает красоту? Кто создал ее? Они вместе. А раз так, не разными ли словами они прозвали один смысл?

И снова молчание в полной тишине. Украшенное прикосновением рук.

Смешивались краски, расцветали лазоревые цветы с шлейфом рубиновых звезд. Это… красиво? Людей, считающих, что красота — неотъемлемая часть смерти, всегда считали психопатами. Мир умирал; тогда почему так прекрасна эта минута? Пожалуй, Майриор впервые за многие годы видел не бездушные строки, повисшие в воздухе, а именно краски. Лазоревый сменился озорным малахитом. Он подкрался сверху, выглядывал из-под купола мира сквозь трещины.

— Теллур, — произнес Майриор для Йонсу.

Милый божок. Майри надеялся, что друг выживет. Да, несмотря на недоверие, предательство, сейчас он считал Теллура другом. Не покажи Теллур Пепельный мир, смог бы Майриор с таким цинизмом наблюдать за кончиной собственного?

— Что с ним? — Йонсу проводила взглядом гиацинтовую звезду, прочертившую темноту перед ними.

— Я чувствую ярость и боль. Идет битва.

Но кто? От кого защищался друг? Аргенто, Висмут, сам Астат? У Теллура нет шансов ни с одним из них. Поможет ли ему хоть кто-то? Майриор закусил губу. Дни Мосант сочтены, его — тоже; пусть выживет хотя бы Теллур! Про остальных он старался не думать. Их нет. Никого нет…