Эклектика (СИ)

Майриор почему-то вспомнил Валентайна, идущего на смерть, на бой с ним, «Королем». Полуночный рыцарь оставлял Донну, Оссатуру, последнюю надежду на семью и счастье, зная, что проиграет. Валентайн, вспыльчивый, импульсивный, не знакомый со здравым смыслом, понял это и лгал любимой об обратном. С хладнокровием и равнодушием к собственной жизни бился с ним, не зная, что все же оставит след в сопернике. Благодаря нему Майриор пришел к пониманию: найти силы перед смертью все же можно. Не прощать всех и каждого в надежде на божественную благодать, не пасть до компромиссов, не раскаиваться, не бояться. Уйти, уверенным в своей правоте. Майриор предпочел бы уйти так: с уважением к себе, пусть и потеряв уважение других.

Потом Майриор вспомнил Вейни, положившую жизнь за него, «Бога». Получив его приказ, Айвена без раздумий отправилась на смерть — вот она, слепая вера. Только слова возлюбленного Бетельгейза пошатнули уверенность в монархе. Майриор с тоской, содроганием жаркую и безрассудную любовь Вейни, которую не ставил ни во что. Только один раз она вызвала ответ в груди: когда ее глаза, не веря в предательство, устремились к небу, будто спрашивая «Заслужила?». «Нет», — произнес Майриор одними губами, отвечая на вопрос спустя девятнадцать лет. Храбрости хватило только сейчас. И он тоже не заслужил.

Наверное, Майри непроивольно сжал Йонсу в объятиях слишком сильно, поскольку Йонсу недовольно процедила:

— Даже не надейся.

«Не надейся». Майриор сразу вспомнил Белладонну, чья робкая надежда на исцеление Оссатуры была растоптана им и Валеттой.

— Прости, — Майри отпустил Йонсу, и та немедленно задрожала. — Задумался.

— О ком-то? — губы Ливэйг дрогнули в насмешке. Всю жизнь ее сравнивали со скалой, сталью, стрелой, и Майриор согласился со всеми сравнениями разом. Она не плакала, но цена была высока. Если самообладание покинет Йонсу, на спокойствие самого Десенто можно не рассчитывать. Если мир покинет Йонсу, ему больше не для чего хранить серебристый круг…

Десенто… «Десенто» значит «разрушать». Отчим знал, какую фамилию оставлять в подарок. Перед лицом гибели лгать казалось бессмысленным, поэтому Майриор просто ответил:

— О своих слугах.

— Мучает совесть?

«Кристальная честность даже с риском получить увечье», — когда-то именно так Белладонна охарактеризовала Валентайна по просьбе Майри. Йонсу была абсолютно такой же; впрочем, стоит ли удивляться тому, как сильно похож старейший генерал Хайленда на своего протеже? Майриор ответил в лоб:

— Да.

Молчание. Честности и признания ошибки Йонсу явно не ожидала. И почему все пошло не так с самого начала их знакомства? Почему при первой же встрече с ней Майриор ляпнул очевидную гадость? «Не мог представить, что из всего мира останемся только мы вдвоем». А кто мог? Майриор пожелал, чтобы сердце грело сильнее — единственное, что он мог сделать для Йонсу. Какие бы противоречия их ни разъединяли, они же и связывали — жизнь каждого сложилась бы совсем по-другому, если бы лишилась… врага.

— Меня тоже мучает, — внезапно произнесла Йонсу. — Если бы я настояла на своем, то Валери и вся Аланда остались бы живы. Если бы я действовала умнее, не случилась бы Пятая Звездная. Если бы я не витала в облаках, Бетти был бы с нами.

«Нами». Впервые в жизни она показала, что у них есть что-то общее. Майриор не стал произносить крамольную мысль вслух.

— Ты думаешь обо всех аландцах, — сказал он вместо этого первое, что прошло в голову после, а потом понял, что вопрос мучил давно, — я же вспоминаю только Клинков. Я неисправим. Как ты переживаешь за тех, кого не знаешь?

Более объяснять не было смысла. Ливэйг поймала очередной тлеющий огонек.

— Не знаю. Не знаю… Ставлю себя на их место? На тех, кто погибал, на тех, кто терял. Не задумывалась об этом.

Майриор попытался представить себя Летой, погибающей от молнии, Валентайном, павшим от того же, Альмейрой, расчлененной светом, Ситри, разодранной в клочья волками… Нет, все впустую, его душа была неспособна на сопереживание. Он — просто эгоист, по насмешке судьбы получивший великую силу без ее понимания. Майриор кинул взгляд на ладонь, которой прикоснулся к замочной скважине скрытого мира Ожерелья, и после — на Йонсу, которую вновь захотелось обнять. Лучше бы дар получила она. Золото, чистое золото. Да только как отдать эту проклятую силу, вырвать себе сердце и протянуть полуэльфийке? Она бы не приняла.

Если бы Майриор не сказал много веков назад, что считает ее идеализм ребятничеством, то, может, их судьбы сложились бы иначе? Не исчезла бы Аланда, наскучила бы война, и соревнование с Ожерельем перестало бы иметь смысл. Может даже, они бы начали встречаться, любить друг друга. И тогда не появилась бы в его жизни Сиенна Чарингхолле, не родился бы Бетельгейз, не дрожало бы сердце от имени Валетты Инколоре, а раз так, то не нужно жалеть. Случилось то, что случилось, и иначе быть не могло. Это его судьба — стоять на коленях перед разлагающимся творением. Все имеет конец.