Эклектика (СИ)

Стены коридора были расписаны фресками с видами Мосант: напротив Йонсу перекатывались волны у стен Аливьен-иссе, чуть справа — Орлиное гнездо. Каждую фреску вставили в рамку из лепнины. Лепнина белела везде: пролеты стен между окнами украшали рельефы с изображениями пасторальных сценок, потолок нависал вычурными завитками и розетками, потолочный карниз украсили гроздья винограда с извитой лозой. Только золотая люстра разбавляла бледность окружения. Взглянув на люстру еще раз, Ливэйг внезапно подумала, что свечи на ней стояли не всегда. В детстве… что в детстве? Обрывок памяти растворился без следа. Однако… может, здесь она вернет прошлое? Йонсу закусила губу. Свобода или шанс узнать больше? В глубине души она понимала, что сделала выбор после первой тени узнавания.

Некоторое время Мару и Йонсу молча шли по коридорам. Взгляд всюду встречал лепнину и позолоту, это начинало раздражать. На стенах висели картины, окна скрывали просвечивались тонкими шторами, в углах стояли вазы со свежесрезанными цветами. Никого из прислуги не было видно. В замке стояла такая тишина. Потеряв счет поворотам и ступеням, Йонсу лишь разглядывала все новые картины. Иногда ей казалось, будто она видела их прежде: некоторые вызывали те же эмоции, что образы из снов и золотая люстра. Ливэйг сделала еще пару попыток вспомнить, но вместо воспоминаний встречала пустоту и тьму в голове. Вырваны без права на восстановление. Йонсу не собиралась оставлять попыток. Неудачи лишь дразнили ее.

Мару и Йонсу свернули в коридор, полный зеркал.

— Тут находятся апартаменты леди Селесты Ленрой. Ты слышала о ней? — Мару первой прервала молчание.

Йонсу вспомнила недавнего знакомого по имени Спэйси и его вульгарную сестру.

— Немного.

Мару ничего не ответила.

Зеркала сменились расписанными картинами стенами, изображавшими прекрасные сады, красочные водопады и ярких птиц. Йонсу с удивлением смотрела себе под ноги, мраморные полы пола с нежным жемчужным отливом отражали ее в мельчайших подробностях.

Ее взгляд поднялся выше, прошелся по окнам витражам, и Йонсу невольно остановилась, выловив на стене нечто, что заставило ее замереть на месте. Это был портрет леди Сёршу, высокой, статной женщины — правой рукой правительницы. Ливэйг никогда не видела ее вживую. Или видела?.. Портрет завораживал; желтые, как расплавленное золото, глаза сверкали, притягивая внимание. Большие, навыкате, они доминировали на лице. Челюсть, дисгармонично тяжелая, смотрелась странно при женских округлых чертах. Йонсу, задумавшись, отошла от портрета Сёршу к следующему в длинном ряду полотен в тяжелых золоченых рамах. Мару, заметив, что ее привлекло, не торопила Йонсу и тоже остановилась. И наблюдала, как кошка.

Следующими висели портреты правителей городов империи, но они не интересовали Йонсу. Все, как один, были толсты, одеты в богатые чрезмерно пышные одеяния. Пройдя мимо портрета лорда Ленроя-старшего, она поразилась сходству сына со своим отцом. Только Ленрой-старший выделялся среди этого ряда толстяков: он был сух и гибок, как ветвь ракиты. Многочисленные награды украшали его мундир. Откуда они взялись, Йонсу не знала — в боях правитель Верберга никогда не участвовал, она могла в этом поклясться. Она помнила его в молодости, и едва ли эльф с таким самомнением вышел бы на поле брани, будучи взрослым.

У самого окна висел портрет кронпринца Михаэля. Йонсу невольно залюбовалась им. Принц стоял на веранде Каалем-сум, облаченный в бело-золотой мундир (Ливэйг слышала, что такие носят гвардейцы города), широкоплечий и атлетично сложенный. В руках он держал клинок, лезвие которого было покрыто письменами. Лицо мужчины, в отличие от предыдущих портретов, выражало решительность, тонкие губы обозначились суровой линией. Бесцветные волосы дисгармонировали с темными бровями наследника империи. Глаза Михаэля были черны — в них не чувствовалось ни одной эмоции. Впрочем, это всего лишь портрет.

Портрет… Он тоже вызвал воспоминания. Прикосновение кронпринца, яростное, оставившее боль, мелодию вальса да чей-то силуэт рядом, от которого внутри все сжалось. Кто это? Картина исчезла, стоило попытаться разглядеть незнакомца, и обнажила боль и темноту. Царапали грани вырванного воспоминания, на кончиках которого блуждали тени.

Йонсу поняла, что никакая свобода не заставит ее выйти из замка прежде, чем к ней вернется память. И дело уже не в том, что говорила Мару Аустен под бесконечностью зеркального потолка.

— Пошли быстрее, — напомнила о себе Мару. «Странный голос», — подумала Йонсу. Ревность? Да, хладнокровная леди выдала себя ревностью.

Коридор кончился; Мару открыла новую дверь. Оглянувшись напоследок и успев заметить последний портрет, на котором запечатлели двух девушек, темноволосую и ярко-рыжую, Йонсу вступила на новую лестницу, ведущую вниз. Воздух стал влажен и горяч. Откуда-то снизу доносилось журчание воды.