Эти два дня она запомнила как бесконечный карнавал красок, масок, полный музыки и веселья. Все те сутки, что отсутствовала леди Астрея Аустенос, в Анлосе продолжалось веселье. Йонсу не вспоминала прошлую жизнь: лошади, леса и поля стали не более чем расплывчатым воспоминанием, страх остался за дверьми спальни Селесты Ленрой. Ей нравилось, когда служанки приходили к ней, чтобы помочь принять ванну, завить золотистые локоны и создать очередную роскошную прическу. Ей нравились те платья, зеленые, голубые, белые, которыми пестрела ее комната, ровная полка с изящными туфельками, то зеркало в полный рост, что стояло у окна, те украшения, каждое из которых стоило больше, чем все лошади, за которыми она ухаживала раньше. На что она потратила свою жизнь? На скучное, пустое времяпрепровождение. Здесь она чувствовала себя так свободно, будто перед ней ней открыты все двери. Она могла гулять, сколько ей вздумается, надевать, что ей хочется, вкушать те блюда, которые ей и не снились раньше. Столь кардинальные перемены пришлись ей по душе: Йонсу могла с полной уверенностью заявить, что сорвала джек-пот всей жизни.
Теперь именно она, а не кто-то другой, была в центре сплетен всей Империи, а может, и всей Мосант. Теперь она веселилась вместе со своими кумирами, а не тосковала, слушая о них, убеждая себя (так ей теперь представлялось прошлое) в том, что ей весело и в конюшне. Теперь она была лучшей подругой Селесты Ленрой, о которой столько слышала.
Ленрой никогда не впадала в меланхолию, любила танцевать и делала это мастерски, прекрасно пела и одевалась как принцесса. Являясь дочерью правителя Верберга, она могла позволить себе любую роскошь. В то же время, Йонсу не считала девушку той недалекой прожигательницей жизни, которой ее выставляли слухи. Нет, Селеста Ленрой была кем угодно, но не дурой. Образование девушка получила превосходное, природный ум тоже позволял ей без усилий решать все те задачи, что возникали в жизни. Что Ливэйг могла утверждать точно, так это то, что Селеста в Анлосе пребывает не просто так. Наверняка отец прислал ее сюда, чтобы всегда знать планы леди Астреи.
Спэйси был практически полной противоположностью сестры, объединяло их только одно: страсть к вечеринкам. Ленрой-младший удивлял своей аморфностью и поражал еще больше, когда в поле зрения парня возникали красивые девушки. Селесте было смешно; Йонсу не могла поверить, что он ухитряется удовлетворять всю ту ораву, что каждодневно крутилась вокруг Спэйси. Компенсировал он эту способность почти полным отсутствием ума. В целом, Ливэйг он не особо привлекал, да и мнение о нем сложилось не слишком хорошее. Причину его прибывания тут женщина не могла понять, но чувствовала, что оно тоже неслучайно.
Вэйрон (принадлежность его к какому-либо из домов Йонсу не выяснила), как оказалось, курировал систему безопасности в Анлосе и лично отвечал за охрану леди Астреи. Впрочем, девушка могла поклясться, что не делал он абсолютно ничего. Если Спэйси считал своим долгом осчастливить своим вниманием каждую женскую особь в радиусе сотни метров, то Вэйрон обращал внимание только на Селесту. Этот смуглый синеглазый мужчина постоянно был рядом с ней, если его не вызывала леди Сирса. Йонсу он вгонял в ступор одним своим взглядом. Про него она практически ничего не знала: Вэйрон был очень скрытен. Она могла сказать лишь то, что мужчина родом с пустынь Инити.
Ригель же, наоборот, бесконечно трещал. Явный наркоман, любитель выпить и покурить, он в первый же вечер получил от Йонсу оплеуху, когда попытался «познакомиться поближе». Позже Ригеля вышвырнул из комнаты Михаэль Аустенос. Ригель явно был не совсем нормальным, и поведение его заставляло нервничать. Особенность его народа — сбрасывание кожи, — заставляла дрожать каждый раз от омерзения. Женщина старалась не контактировать с ним без веского повода.
Самое забавное, что все четверо абсолютно не помнили, что происходило во время гулянок. Кто-то, как Вэйрон, не интересовался, кто-то слишком много выпил, а кто-то в тот момент был не в этом мире, а где-то далеко-далеко. Помнили лишь двое: Михаэль и Йонсу.
Михаэль разрушил все представления о себе в тот самый первый вечер. Ливэйг представляла его примерным семьянином, любящим мужем и отцом. Она очень сильно ошибалась. Это было единственное чувство, которое несколько омрачало атмосферу веселья: ведь она знала то, о чем леди Мариэль могла лишь догадываться.
Дочь их, Сэрайз, оказалась премилой девчушкой, унаследовавшей от родителей все лучшие черты. Волосы ее были даже светлее, чем у Йонсу, а большие карие глаза смотрели всегда удивленно и с восхищением. Ливэйг нечасто ее встречала во дворце: отец девочки запрещал малютке гулять без сопровождения и общаться с обитателями замка (что Йонсу считала довольно странным запретом). Наверное, Сэрайз была одинока, но женщина старалась не забивать этим голову.