Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика

Однако доходы казны, по мнению Воронцова, вовсе не являются определяющим критерием благополучия и богатства. Здесь он, по существу, смыкается в своих рассуждениях с Д. В. Волковым, формулируя один из своих главных постулатов: «Государство то всегда богато, котораго жители богаты, и которые в случаи надобности, какие бы ни возложены на них подати, заплатить бы могли без отягощения. В обогащении народа состоит государственное богатство». Отсюда проистекал и общий практический вывод: «Почему кажется полезнее казне претерпеть в десяти тысячах рублях убыток, нежели десять тысяч семей раззорить до основания, так что оные в случаи нужды не в состоянии будут помочь государству ни сами собою, ни деньгами»[107]. Более частные рекомендации предусматривали уничтожение рыбных откупов и возвращение их в ведение магистратов, причем не только в Астрахани, но и во всех других местах, где существовала или могла возникнуть подобная практика; снижение цен на добываемую в близлежащих от Астрахани озерах соль; установление твердых внутренних (не выше 7 руб. пуд) и экспортных (не выше 12–15 руб. пуд) цен на рыбий клей.

Таково мнение Р. И. Воронцова, якобы одного из наиболее реакционных идеологов абсолютизма середины XVIII в. по определению С. М. Троицкого. Мнение, почти во всем совпадающее с взглядами Д. В. Волкова, выразителя либеральных настроений в дворянско-аристократической среде.

Расхождения же между ними, пожалуй, наиболее отчетливо выражены лишь по вопросу о роли и месте государства в экономической жизни (вернее, казны, поскольку тот и другой намеренно избегали ставить знак равенства между казной и государством). Правда, если Волков давал однозначно негативную оценку казенно-государственному участию, то Воронцов хотя и не определил внятно своего отношения, но, судя по отдельным высказываниям, явно склонялся к сохранению за казной доминирующих позиций. Так, затронув вопрос о необходимости открыть дорогу экспорту русского железа и стали «… как в Персию, так и в другие земли, окружающия Каспийское море…», он счел необходимым, «…чтобы оные выпускаемы были только на казенной щет и из казенной суммы…»[108]. Кроме того, целесообразным признавалось установление контроля за ценами со стороны казны.

В заключение хочется обратить внимание на следующее. Эпизод с возникновением во второй половине 1750-х гг. трех российских внешне торговых компаний, наделенных монопольными правами, можно счесть в известной мере случайным. В том смысле, что он не соответствовал логике экономического развития страны последних лет. И сама деятельность этих компаний, как и ее практические результаты, вскоре это наглядно продемонстрировали.

Ничем не обоснованное предоставление торговых преимуществ узкой группе лиц и не могло привести к иным последствиям. В условиях неуклонного численного роста и влияния торгово-предпринимательской прослойки, особенно в городах, наносимый ей ущерб неминуемо затрагивал жизненно важные интересы многочисленного посадского населения. В крупном пограничном форпосте, каким являлась Астрахань, по первой ревизии в посад было записано 1660 душ муж. п., по второй – 1891[109]. При этом наблюдался процесс пополнения посада за счет выходцев из соседних государств, особенно Армении. Тому способствовало русское правительство, всячески поощрявшее переселение иностранцев и принятие ими российского подданства путем предоставления различных гарантий и льгот. В результате к концу 1740-х гг. на территории Астрахани существовало несколько достаточно крупных и устойчивых колоний-поселений. Самая крупная, армянская, насчитывала 776 душ муж. п., Бухарская слобода – 469, Гилянская – 178, Агрыжанская – 109, Индийская община – 76[110]. Не менее четверти жителей в каждой из них занимались торговлей, а в индийской общине – почти все. Среди армян, приток которых в Астрахань особенно активизировался после 1735 г., численность участников торговых операций к 1750 г. увеличилась в 4,5 раза, а объем торговых оборотов вырос почти в 12 раз[111].

Конечно, если принимать во внимание исключительно статистические показатели, то на общем фоне всей русской внешней торговли удельный вес торговых оборотов с Персией и Закавказьем выглядел весьма скромно. В 1740-е гг. он не превышал 1 %, а в денежном выражении в наиболее благоприятные годы достигал 500–600 тыс. руб. без учета европейской транзитной торговли через Россию[112].