Наше исследование находится в сходном отношении к работам таких ученых, так Терборн [Therborn, 1977], Рюшемейер, Э. и Дж. Стефенс [Rueschemeyer et al., 1992]. Хотя многие темы совпадают, наше исследование значительно отличается, потому что намного подробнее разрабатывает механизмы, увязывающие различные факторы с подъемом и консолидацией демократии. Терборн и Рюшемейер, Э. и Дж. Стефенс рассматривают демократизацию как результат капиталистического развития. Они подчеркивают влияние такого развития на баланс классовых сил в большей степени, чем Липсет, но их оценка основывается на том же эмпирическом факте. Однако они также оказываются не в состоянии объяснить механизм того, как демократия вызывается капиталистическим развитием. В рамках нашего анализа, хотя капиталистическое развитие и может увеличить силу бедных, для того чтобы они могли бросить вызов недемократии, но оно не обязательно ведет к демократии. Например, если такое развитие позволило гражданам создавать постоянную угрозу элите, элита могла бы избежать демократизации с помощью вызывающего доверие перераспределения. Или, если капиталистическое развитие существенно увеличило неравенство и не сделало репрессии дорогостоящими, оно поощрило бы элиту применить репрессии, а не идти на уступки в виде демократизации. Согласно нашему подходу, именно влияние капиталистического развития и на силу граждан, и на баланс репрессий и уступок для элиты определяет судьбу демократии. Более того, наш анализ предполагает, что накопление капитала само по себе может быть недостаточным для того, чтобы вызвать демократию. Скорее именно изменения в структуре активов общества могут быть решающими в изменении затрат и выгод демократии для элиты, что ведет к демократизации.
Эти идеи указывают на тот аспект нашей'работы, который является оригинальным и, мы полагаем, важным. Никакие иные авторы не помещали процесс демократизации в контекст выбора между демократией, другими уступками и силовыми методами. Как говорилось в главе II, мы считаем модель, в которой просто утверждается, что бедные хотят демократии и получат ее, если обретут больше силы, слишком простой. Более того, такая теория не отводит реальной роли политическим институтам — а это, конечно, является критически важным шагом в объяснении того, почему и когда возникает демократия.
Ближе всего к этому различение между либерализацией и демократизацией, первоначально сделанное О’Доннелом и Шмиттером. В рамках их концептуальной схемы процесс либерализации всегда предшествует демократизации. Под либерализацией они имеют в виду «процесс придания действенности некоторым правам, которые защищают и индивидов, и социальные группы от произвольных или незаконных действий, совершаемых государством или третьими лиами. На уровне индивидов эти гарантии включают классические элементы либерализма: habeas corpus, «святость» частного жилища и переписки; право на защиту в рамках честного судопроизводства согласно установленным заранее законам; свободу передвижения, слова... ит.д.» [O’Donnell et al., 1986, р. 7]. В той степени, в какой такие меры по либерализации ценятся гражданами, они составляют уступку того типа, который мы здесь изучали (хотя, очевидно, не денежного характера). О’Доннел и Шмиттер отмечают тот важный момент, что
...либерализация и демократизация не являются синонимами, хотя исторически они близко связаны... без подотчетности обществу и институтам, представляющим большинство, может оказаться, что либерализацией легко манипулировать и отменять ее по прихоти стоящих у власти [Ibid., р. 9].
Упомянутые несколько выше исследования Мура, Терборна и Рюшемей-ера, Э. и Дж. Стефенс также проблематичны, ибо они исходят из того, что политический конфликт между классами всегда имеет место. Однако многое свидетельствует о том, что необходима более обогащенная концептуальная структура, для того чтобы обеспечить удовлетворительный общий подход к демократии. Разрабатываемая нами структура применима к намного более широкой группе случаев.
Давняя традиция, идущая от Мура и Даля подчеркивает, что демократия не осуществима в аграрных обществах. Рюшемейер, Э. и Дж. Стефенс объясняют причину этого следующим образом: «Землевладельческие высшие классы, зависевшие от большого предложения дешевого труда, были самой последовательной антидемократической силой. Демократизация для них представляла возможность потерять предложение труда» [Rueschemeyer et al., 1992, р. 8]. Хотя такой механизм правдоподобен, опыт Латинской Америки также согласуется с тем, что землевладельческие интересы противостоят демократии, потому что предвидят потерю земли. Именно эту идею мы разрабатываем более интенсивно, наряду со связанными с ней идеями о том, как на цену переворотов влияет структура активов.