Эксбиционист

– Прости, – выдавил из себя мужчина, который совершенно не привык извиняться.

– Какой теперь смысл для меня в твоём прощении?

Незнакомка была очень красива при жизни. Посмертная бледность худого, чистого лица невероятно шла девушке, в то время как растрёпанные, чёрные волосы так и замерли взлохмаченным ореолом, повторяя свою последнюю укладку на коленях матери.

– Я, правда, не хотел.

– Понимаю. Но и в это теперь нет смысла.

– Что я должен сделать, чтобы исправить хоть что-то? – Сергей вскинул глаза, всматриваясь в лицо призраку.

– Доведи дело до конца. Мама, не может вырваться из алкогольной зависимости. Я же работала днём и ночью, чтобы прокормить её и двух младших братьев. Сергею и Саше нужна опека. Я заменяла им её. Сделай так, чтобы мои труды по спасению семьи не прошли напрасно. Тогда я прощу тебя. Ну а пока…

– Что пока…

– Ты будешь страдать, – призрак улыбнулся, постепенно растворяясь на фоне замерших машин.

– Как тебя зовут? – успел крикнуть Сергей.

– Катя. Меня зовут Катя, – бестелесное эхо загуляло по перекрёстку.

Когда последний отзвук голоса потух, что-то невидимое и сильное, взяло Сергея под грудки, втягивая в тело девушки. Замерший хруст костей, липкое кровотечение головы и ужасная боль обрушились на него одновременно, вынуждая чувствовать всё то, что чувствовала Катя перед своей кончиной.

Практически полторы недели Сергей провёл в беспокойных снах, в которых он умирал снова и снова. Когда ему всё-таки позволили проснуться врачи, боль и жар значительно притупились, возобновляясь только после небольшого напряжения мышц. Клиника, в которую попал Берлов, была дорогой и современной – медсестра регулярно обрабатывала его тело, разминая открытые участки, тем самым оберегая неподвижные ткани от образования пролежней. Однако, вскоре, зуд тех частей туловища, которые были закованы в гипс, стал воистину нестерпимым, равняясь по своей надоедливости и сокрушительности с образами из снов.

Неудовлетворённое желание почесаться изводило душу, терзая естество Сергея даже хуже, чем ожог левой стороны тела. Хуже всего, что нечем было отвлечься – Виктор Геннадьевич – его лечащий врач, с которым он успел познакомиться в момент первого пробуждения в палате, был фанатиком идеи полного покоя, поэтому даже телефон Берлову был запрещён.

В конце второй недели в палату допустили маму, и ситуация стала ещё хуже:

– Сыночек, дорогой! – выла и причитала расстроенная, полная женщина, которая всегда сильно раздражала Сергея, своей чрезмерной заботой и опекунством, – как ты себя чувствуешь, золотко моё? Как ручки? Как ножки?

– Нормально, – пришлось сглотнуть слюну, чтобы не нагрубить, – успокойся, мама. Слезами делу не поможешь.

Но Анну Викторовну было не остановить. Она сотрясала в рыданиях своё мягкое тело, пухлыми пальцами поглаживая сына по свободной руке. Телячьи нежности Сергей не любил, поэтому решительно отдёрнул руку, закипая гневом:

– Прекрати.

– Хорошо, – мама поняла, что перегнула палку, – твой руководитель из управления приезжал к нам домой, со словами соболезнования. Он и поместил тебя сюда. Как там его… Не припомню…

– Артём Николаевич? – Сергей был уверен, что стараниями его всесильного покровителя, его поместили в дорогую, частную клинику.

– Нет, – мотнула головой мама.

– Ты не путаешь? Бойченко – это крупный мужчина. Ты видела меня пару раз в компании с ним.

– Нет, говорю же, это был не он. Твой благодеятель был… как бегун – кожа да кости. Фамилия, по-моему, тоже на «б» начинается.

– Басалаев Евгений Петрович? Высокий, худой, знаменитый марафонец, лет на десять лет меня старше? – заметно напрягся Сергей, предполагая самое худшее.

– Да, он, – радостно закивала Анна Викторовна, – он нам очень помог деньгами. У нас нет доступа к твоим сбережениям, поэтому он оплатил кредит на два месяца вперёд, разместил тебя в дорогой клинике, а также утрясает дела с полицией…

Подобная забота со стороны человека, явно нежелающего видеть Берлова в руководстве, была очень странным проявлением чувств, однако сейчас Сергея взволновали другие обстоятельства:

– Какие дела с полицией?

– А тебе никто не рассказали? – у Анны Викторовны расширились глаза – она поняла, что сболтнута лишнего.

– Говори уже…

– Ну, в момент аварии, тебя протаранила маршрутка. Ты, наверное, об этом слышал, – нерешительно пожевав пухлые губы, наконец-то сказала хоть что-то конкретное родная мама, – благо, что маршрутка была почти пуста. От удара она перевернулась и если бы внутри все были пристёгнуты, то ничего бы не случилось, а так…

– Что так?

– Одна девушка получила повреждения…

– Насколько серьёзные? Говори! Не беси меня! – гнев прорвался наружу чередой резких, отрывистых реплик.

– Серьёзные.

– Мама! Если ты не скажешь прямо, то до того момента, пока я лично не выйду из больницы, ты больше не войдёшь ко мне в палату. Я обещаю. Виктор Геннадьевич, мой лечащий врач, с радостью пойдёт навстречу моей просьбе, так как очень не любит посетителей. А не выйду я отсюда ещё долго.