Экскалибур

Порою у постели больной меня сменяли Галахад или Артур. Все пытались помочь чем могли. Гвиневера посылала за мудрейшими ведуньями в силурийские холмы и платила им золотом, чтобы они несли редкие травы или склянки с водой из какого-нибудь далекого священного источника. Кулух, ныне облысевший, но по-прежнему грубиян и задира, плакал о Кайнвин и отдал мне «чертов палец», подобранный в западных холмах. Впрочем, найдя в постели недужной языческий талисман, Моргана с отвращением его выкинула, точно так же как выбросила друидический ведьмин камень и амулет с груди Кайнвин. Епископ Эмрис неустанно молился за Кайнвин, и даже Сэнсам, прежде чем уехать в Гвент, присоединился к его молитвам, хотя очень сомневаюсь, что взывал он к Господу столь же искренне, как Эмрис. Морвенна самоотверженно ухаживала за матерью: никто не боролся за исцеление больной упорнее ее. Она хлопотала над ней, мыла ее, молилась за нее, плакала вместе с нею. Гвиневера, разумеется, к больной не заглядывала: зримых проявлений недуга, равно как и запахов, она на дух не переносила, зато она часами прогуливалась со мной, пока Галахад или Артур держали руку Кайнвин. Помню, однажды мы дошли до амфитеатра и прохаживались по песчаной арене взад-вперед, и Гвиневера неуклюже попыталась меня утешить.

– Ты счастливец, Дерфель, – промолвила она, – тебе выпало редкое счастье. Великая любовь.

– Равно как и тебе, госпожа, – отозвался я.

Она поморщилась, и я тут же пожалел о сказанном: не стоило напоминать Гвиневере, что ее собственная великая любовь безнадежно испорчена. Хотя, по правде сказать, они с Артуром свое несчастье благополучно пережили. Наверное, темная тень и по сей день маячила где-то на заднем плане: порою какому-нибудь дурню случалось упомянуть Ланселота, и все вдруг смущенно умолкали. А однажды заезжий бард, не чуя зла, спел нам Плач о Блодеуведд, в котором говорится о неверной жене, и, едва отзвучали последние ноты, в дымном воздухе пиршественного зала повисла напряженная тишина. Но по большей части Артур с Гвиневерой и в самом деле были счастливы.

– Да, – промолвила она. – Мне тоже повезло. – Изъяснялась она короткими, отрывистыми фразами не из неприязни ко мне; просто разговоры по душам давались ей нелегко. Эту свою замкнутость Гвиневера преодолела лишь однажды, на Минидд-Баддоне, и мы с ней тогда почти подружились, но с тех пор снова несколько отдалились, перейдя к настороженному, хотя и приязненному общению; былая враждебность, разумеется, осталась в далеком прошлом.

– А знаешь, без бороды ты выглядишь моложе, – заметила она, меняя тему. – Тебе идет.

– Я поклялся, что отращу ее снова не раньше, чем Мордред испустит дух, – объяснил я.

– Поскорее бы! Ужас до чего не хочется умереть прежде, чем этот гад получит по заслугам, – исступленно проговорила она: Гвиневера и впрямь боялась, что старость убьет ее раньше, чем смерть настигнет Мордреда.

Всем нам уже перевалило за сорок, а многим ли посчастливилось прожить столько же? Мерлин, конечно же, протянул дважды по сорок лет и больше; знавали мы и других, кому стукнуло пятьдесят, и шестьдесят, и даже семьдесят лет, но себя мы считали стариками. Рыжие кудри густо испещрила седина, но былой красоты Гвиневера не утратила: ее волевое лицо глядело на мир все так же надменно и властно. Она остановилась, залюбовавшись Гвидром: тот выехал на арену верхом на роскошном жеребце. Гвидр помахал ей рукой и принялся за дело. Он тренировал боевого коня: учил его подниматься на дыбы, бить копытами и переминаться с ноги на ногу, даже стоя на месте, чтобы враг не сумел подрезать ему сухожилия. Гвиневера некоторое время наблюдала за сыном.

– Суждено ли ему стать королем? – печально вопросила она.

– Да, госпожа, – заверил я. – Рано или поздно Мордред совершит ошибку – тут-то мы и атакуем!

– Надеюсь, – кивнула Гвиневера, беря меня под руку. Не думаю, что она пыталась меня утешить; скорее сама искала утешения. – Артур говорил с тобой об Амхаре?

– Очень коротко, госпожа.

– Он тебя не винит. Ты ведь сам знаешь, правда?

– Хотелось бы мне в это верить, – вздохнул я.

– Так и верь, – отрезала она. – Артур вовсе не из-за смерти ублюдка расстроился; он корит себя, что оказался плохим отцом.

Подозреваю, что Артур куда больше горевал о Думнонии, нежели об Амхаре; вести о резне растравили ему душу. Подобно мне, он жаждал отмщения, но Мордред командовал армией, а у Артура было меньше двух сотен человек, и всех их пришлось бы переправлять через Северн на лодках. По правде говоря, он понятия не имел, как это сделать. Кроме того, Артура тревожило, законна ли такая месть.

– Люди, которых он убил, приносили ему клятву верности, – объяснял он мне. – Король имел право предать их смерти.

– А мы имеем право отомстить за них, – настаивал я.