Экскалибур

– Нет, господин, но мудрость подсказывает, что надо ехать к побережью и там отыскать лодку. И стоит поторопиться, господин. Очень скоро Мордредовы люди проснутся, а как только обнаружат, что ты исчез, вышлют погоню. – И Талиесин, воспользовавшись калиткой в качестве опоры, взобрался на лошадь.

– Что же нам делать? – запаниковал Сэнсам, судорожно вцепляясь в меня.

– Как насчет убить тебя? – предположил я. – Так мы с Талиесином поскачем куда быстрее.

– Нет, господин, нет! Пожалуйста, не надо!

Талиесин глянул вверх, на затянутые туманом звезды.

– Поскачем на запад? – предложил он.

– Я знаю, куда нам податься, – объявил я и направил коня к тропе, уводящей в Линдинис.

– Куда же? – насторожился Сэнсам.

– Повидаться с твоей супругой, епископ, – отозвался я, – с твоей ненаглядной супругой.

Моргана оставалась нашей последней надеждой: вот поэтому я и сохранил жизнь Сэнсаму той ночью. Мне она, скорее всего, помогать не стала бы, Талиесину плюнула бы в лицо – а ради Сэнсама она горы свернет.

И мы поскакали в Инис-Видрин.

* * *

Моргану мы разбудили, так что к дверям она вышла в прескверном настроении или, скажем так, в худшем, нежели обычно. Меня она без бороды не узнала, а мужа не заметила: измученный скачкой епископ плелся позади нас; зато разглядела Талиесина – друида, дерзнувшего вторгнуться в священные пределы ее обители.

– Грешник! – завизжала она. Даже полусонная, браниться Моргана была горазда. – Осквернитель! Идолопоклонник! Именем Господа Бога и его благословенной Матери приказываю тебе: убирайся прочь!

– Моргана! – окликнул ее я, но тут она завидела оборванного, забрызганного грязью, хромающего Сэнсама, коротко мяукнула от радости и кинулась к нему. На золотой маске, прикрывающей изуродованное пламенем лицо, играл отблеск месяца.

– Сэнсам! – воскликнула она. – Сладкий мой!

– Мое сокровище! – отозвался Сэнсам, и супруги сжали друг друга в объятиях.

– Солнце мое, – лепетала Моргана, поглаживая его лицо, – что с тобой сделали?

Талиесин заулыбался, и даже я – я, что ненавидел Сэнсама и к Моргане особой любви не питал, – не сдержал улыбки при виде столь искренней их радости. Из всех известных мне браков этот был самым странным. Второго такого бессовестного мошенника, как Сэнсам, на свет не рождалось, а Моргана отличалась кристальной честностью, однако ж они со всей очевидностью обожали друг друга, или, по крайней мере, Моргана обожала Сэнсама. Родилась она красавицей, но страшный пожар, в котором погиб ее первый муж, изувечил ее тело и обезобразил шрамами лицо. Никто не полюбил бы Моргану за красоту, равно как и за характер, – огонь не только изуродовал ее плоть, но ожесточил и озлобил душу; однако Моргану можно было полюбить за ее связи – ведь она приходилась Артуру сестрой, и это, как я всегда полагал, привлекло к ней Сэнсама. Но если ради нее самой Сэнсам Моргану не любил, он тем не менее убедительно изображал преданного супруга, так что Моргана ему верила и была счастлива, и за это я был готов простить Мышиному королю его притворство. Сэнсам искренне восхищался женой – ведь Моргана была умна, а ум Сэнсам ценил. Оба немало выгадали от этого брака: Моргана обрела заботу и нежность, а Сэнсам – покровительство и мудрый совет, а поскольку оба не искали радостей плоти, брак оказался счастливее многих других.

– Через час, – жестоко прервал я их восторженные излияния, – здесь будут Мордредовы люди. К тому времени нам следует убраться как можно дальше, а твоим женщинам, госпожа, неплохо бы укрыться среди болот. Людям Мордреда плевать, что они монахини; их изнасилуют всех до единой.

Моргана яростно зыркнула на меня единственным глазом, что поблескивал в отверстии маски.

– А без бороды ты смотришься лучше, Дерфель, – заметила она.

– Зато без головы стану смотреться куда хуже, госпожа. Мордред, видишь ли, сооружает курган из отрубленных голов на Кар-Кадарне.

– Не знаю, с какой стати нам с Сэнсамом спасать ваши грешные жизни, – пробурчала она, – но Господь учит нас милосердию. – Моргана выскользнула из объятий Сэнсама и громко завопила, будя женщин. Нас с Талиесином отправили в церковь, вручили корзину и велели наполнить ее храмовым золотом; в деревню послали женщин – поднимать лодочников. Расторопности и деловитости Морганы оставалось только дивиться. Монастырь захлестнула паника, но Моргана все держала под контролем, так что не прошло и нескольких минут, как первые женщины уже рассаживались в плоскодонки и отплывали в туманное марево.

Мы отбыли последними, и готов поклясться: в ту минуту, когда наш перевозчик оттолкнулся шестом и лодка заскользила по темной воде, с востока донесся цокот копыт. Талиесин, устроившись на носу, запел плач об Идфаэле, но Моргана прикрикнула на него, требуя прекратить языческую музыку. Бард отнял руку от маленькой арфы.

– Музыка не служит никому, госпожа, – мягко отчитал ее он.

– Твоя музыка – от дьявола, – проворчала Моргана.