Экскоммуникация. Три эссе о медиа и медиации

В таких случаях сверхъестественное утверждается как факт — и всё же сохраняет в себе некую непостижимость. Оно простирается за границы человеческих форм познания и возможностей дискурса. Подобные ситуации обусловлены тем, что ЛАРЮЭЛЬ назвал «коммуникационным Решением»; они возможны благодаря сообщению того, что по определению не может быть сообщено. Достигнув своего предела, элементы современного аппарата коммуникации (отправитель, получатель, канал, сообщение) отвергают сами себя. Это парадоксальная коммуникация на горизонте самой коммуникации; это и не утвердительная коммуникация в ее присутствии и взаимности, но и не ее тотальное отсутствие. Напротив, это и есть «потусторонняя» коммуникация, в лавкрафтовском смысле слова — она парадоксальным образом передает свою абсолютную невозможность.

В главе Яростные медиа МАККЕНЗИ УОРК^{10} обращает внимание на одну из основных форм коммуникации — ересь. Пересматривая и преобразуя концепции первых двух глав, эта глава фокусируется на отдельных возмутительных аспектах экскоммуникации. УОРК пишет о политической ереси, вызывая в памяти бурлящую поэтику толпы. Такая ересь не вписывается ни в традиционную теорию медиа, ни в рамки левого дискурса (постгерменевтического марксизма или «марксизма роя»). Подобная политическая теория станет возможной, только если будет невозможно что-то другое: узаконенный контроль над общением с нечеловеческим[34]. Получается, пока ГЭЛЛОУЭЙ разбирается с фуриями, а ТАКЕР — с потусторонней тьмой, УОРК предлагает концепт «ксенокоммуникации» — как способ преодолеть контроль над медиацией с чем-то абсолютно чужеродным.

Как и в главе ТАКЕРА, здесь в центре внимания — вопрос религии и ереси. В Северной Америке сотворение теории медиа началось с медиатеологии МАКЛЮЭНА. При этом сам МАКЛЮЭН перешел в католичество — и свою работу, при всем ее своеобразии, он подчас рассматривал в контексте ортодоксальной веры. Например, его неприязнь к печатной прессе и ее фрагментарности — это в своей сути более-менее завуалированная критика протестантизма. УОРК здесь задается вопросом: что, если ересь — это необходимая составляющая теории коммуникации? И что, если сама коммуникация — это важнейший концепт для анализа западного иудео-христианского наследия?

Здесь ересь рассматривается как мысль, которая запускает процесс отлучения. Это может стать неплохим аргументом против возрождения интереса к традиционным христианским текстам среди тех, кого мы знаем как критически мыслящих интеллектуалов. ЖИЖЕК, БАДЬЮ, АГАМБЕН — все они тянутся к апостолу ПАВЛУ; БЛОХ и НЕГРИ разделяют гнев Иова по поводу господствующих установок, но в рамках утвержденных и священных церковных текстов. УОРК же предлагает нам альтернативу — и обращается к тем, кого можно назвать еретиками: СИМОНУ ВОЛХВУ и ЕЛЕНЕ ТРОЯНСКОЙ, барбелитам, ЕПИФАНИЮ, ШАРЛЮ ФУРЬЕ, а также к РАУЛЮ ВАНЕЙГЕМУ и ФРАНСУА ЛАРЮЭЛЮ, что возвращает нас к сегодняшнему дню. По словам автора, подобная (не)преемственность позволит нам тверже стоять на почве критического отрицания медиа и политической теории. А ведь именно это может открыться на ниве «изобильной жизни» и «братства свободного духа».

Можно сказать, что в этой книге медиа представлены в разных ипостасях: медиа как любовь, как тьма и как ярость. Если в главе ГЭЛЛОУЭЯ теория медиации рассматривается с точки зрения человеческого опыта, то глава ТАКЕРА уводит нас в противоположном направлении — и начинает не с человека, а с «нечеловека»; с того, что ЛАВКРАФТ назвал «космической потусторонностью». УОРК продолжает изучать это великое потусторонье: как чужеродная или нечеловеческая медиация соединяется с человеческой. Глава ГЭЛЛОУЭЯ рассматривает медиацию этого мира, будь то герменевтика, озарение иридизации или сложносочиненность массовых систем. Глава ТАКЕРА, напротив, разбирает медиацию не этого мира; те случаи, когда медиация возникает между двумя разными онтологическими порядками. УОРК же обращается сразу к двум крайностям: в главе соединяются вакханалии и поэтика толпы, сакральное и еретическое. Так мы сможем приблизиться к тому, что в пантеизме сродни «вселенной страстей». Главный вопрос для ГЭЛЛОУЭЯ — это различение текста, изображения и системы; для ТАКЕРА — вопрос различия между «потусторонним» и «заколдованным», между артефактом и вещью; Уорк ищет возможность разделения и реорганизации всех этих компонентов в новую структуру — структуру, исполненную свободы.