Экскурсия

Из темноты на Людмилу стала надвигаться клубящаяся, как комок жирных змей, чёрная масса. Крик ужаса зародился внутри, но жуткое ночное оцепенение не позволяло ему вырваться. Людмила не могла пошевелиться и , не веря своим глазам, смотрела на приближение подвижной маслянистой тьмы, пока в жилах буквально остывала кровь . Прямо напротив неё, клубы тьмы вытянулись в высокую чёрную фигуру. Это был высокий человек, в накидке. На голове его был странный головной убор, из которого по бокам торчали рога. В сгущении тьмы на месте лица горели красноватые угольки глаз, больше ничего разобрать было нельзя. Людмила пыталась попятиться, но бесконечно длинная рука вытянулась ещё больше и повалила парализованную ужасом жертву на камень, и кандалы сразу защелкнулись на ее руках и ногах. Издавая странные, но мелодичные завывания, фигура достала откуда-то длинный нож и одним движением срезала всю одежду. Лоскутки ткани осыпались рядом и моментально истлели, и невидимый сквозняк тут же унёс невесомый прах. Ледяной воздух подземелья или ужас происходящего, сковали крик в горле, не позволяя вырваться даже стону. Огромным усилием воли Людмила опустила взгляд вниз и увидела, что нож в костлявой руке наносит порезы на теле, дополняя рисунок на камне, точнее те участки, которые она закрыла собой. Боли почти совсем не было, казалось пение ввело в транс и палача и жертву. Людмила вспомнила как в детстве очень сильно порезала ступню и, тоже, совсем не почувствовала из-за потрясения, хотя рана была очень глубокая и рваная. Желобки постепенно наполнились и стекая по ним кровь стала светиться в полутьме, образуя какой-то текст на незнакомом языке, и Людмила все пыталась понять его содержание, пока сознание угасало.

Она проснулась с головной болью и в дурном настроении, как с похмелья. Прибравшись к обеду в квартире и пополнив запасы продуктов, она села у окна и стала думать. В шорохе шин за окном слышалась поступь уходящего времени. Тоска по счастливым дням заполонила все мысли. Думать не думалось, и сил ни на что не было.

Илья молчал несколько дней и это тоже изнуряло. Людмила написала несколько раз, но звонить не осмелилась. Не удавалось сформулировать: что нужно сказать. Она съездила навестить сына в лагерь. Он вёл себя обиженно и говорил неохотно. Посидев немного на лавочке у ворот лагеря, она отдала ему пакет с гостинцами и поехала обратно с чувством, что пытается напиться из пустого стакана.

«Тоска ужасная. Не могу дышать».

« Так же…»

« Как мы жили»

« Возвращайся. Лучше навсегда.»

Все уже было решено, до того, как она успела дочитать это. Но радости не было, перед глазами стояло обиженное лицо сына. Казалось несправедливо, что счастье требует именно эту жертву, и на его лице навсегда застынет это обиженное выражение.

«Заберу потом.» – твёрдо пообещала она себе, и сама же не поверила.

Мать от ярости не находила слов, точнее она все время, пока Людмила заканчивала дела в городе, увольнялась и собиралась, непрерывно говорила что-то, но непоследовательно и путаясь мыслями. Масштабы преступления были так значительны, что ей не хотелось пропустить ни одного пункта обвинения. Грядущую кару тоже хотелось живописать так, что бы ужаснуть и поразить.

В последний день мать и, привезённый из лагеря сын, сидели рядом на диване и смотрели на Людмилу. Мать настолько переполняла злость , что , казалось, скоро перестанет умещаться в ней и неизбежно переместится в ребёнка, как жидкость в сообщающихся сосудах.

– Я его скоро заберу.– Сказала Людмила.

– А я и не отдам! Быстро вернёшься. Нечего ребёнка из школы выдергивать.

– Я не вернусь.– Будущее невозможно было использовать в качестве аргумента, и , как всегда, в спорах с матерью, Людмила замолчала, потому что объяснять через глухую стену было бессмысленно, и слушать ее никто не собирался.

Из-за большого количества багажа пришлось ехать поездом. Соседи в купе безостановочно кому-то звонили, смотрели ролики в телефоне, садились и выходили, поэтому через два дня утром она вышла уставшая и разбитая.

– Наконец-то!– Илья встретил на перроне. Он тоже выглядел нездорово.

– Да. – Людмила с тревогой пыталась вглядеться ему в глаза.

Дома, снова пережив нападение одержимого, Людмила стала думать о дальнейшем , глядя в потолок спальни Ильи, пока он мирно спал рядом и на его лицо снова вернулось узнаваемое интеллигентное выражение.

– Я так люблю тебя!– Поцеловала она его, когда он проснулся. Впервые в жизни такое признание далось легко и естественно, как вдох и выдох.

– Люди говорят «люблю» не когда находят другого, а когда теряют власть над собой. Это самый бестолковый период в отношениях, вызванный только затмением сознания. Мы ещё ничего не обрели. Быть рядом мало времени, все-равно, что совсем не встретиться. Может быть когда чувства остынут, мы увидим друг друга без прикрас и, по-настоящему, станем близки.