Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Кружева вы можете пришить въ Венеціи, Мифасовъ, — робко возразилъ я, — гд-нибудь противъ дворца Дожей… А здсь приняты голыя колна. У васъ эта часть очень эффектна, Мифасовъ, и врядъ ли еще повторится удобный случай показать себя съ такой выгодной стороны… Я вамъ отложу одни брюки?

— Пожалуй, — небрежно позволилъ Мифасовъ. — Тирольскій костюмъ мн нравится.

Онъ порылся въ нессесер и, доставъ кисточку для бритья, прикрпилъ ее къ своей панам. Потомъ взялъ платье и ушелъ въ свою комнату.

— Мрять пошелъ! — фыркнулъ Крысаковъ, позеленвъ отъ зависти. — Я вамъ этого не прощу, Сандерсъ. Я вамъ, я вамъ…

Атмосфера становилась слишкомъ сгущенной. Я понялъ, что эти люди не простятъ мн Штейнаха, что мое присутствіе около нихъ только раздражаетъ гноящуюся рану, и я сказалъ:

— Господа! Я чувствую, что мое присутствіе становится для васъ тяжелымъ.

— Облегчить его — зависитъ только отъ васъ, Сандерсъ, — радушно сказалъ появившейся въ дверяхъ Мифасовъ.

Тирольскій костюмъ чрезвычайно шелъ къ нему, оттняя хрупкую стройность стана и мечтательное выраженіе глазъ.

— Мы васъ вылечили, — прибавилъ Южакинъ, — отходили… Вырвали васъ изъ цпкихъ лапъ смерти.

— Мавръ сдлалъ свое дло? — иронически улыбнулся я.

Онъ сдлалъ видь, что не слыхалъ этого замчанія.

Тирольскій костюмъ чрезвычайно шелъ къ нему…

— Изъ полуживой развалины превратили васъ въ цвтущаго, полнаго силъ человка… Имемъ мы, посл всего этого, право оградить себя отъ риска попасть съ вашей помощью въ какой-нибудь Блюденцъ или Кицбюхель или Целль тамъ, Цоллеръ? Имемъ на это право или нтъ, господинъ Сандерсъ?

— Имете, — съ спокойной улыбкой согласился я. — Но, смю поинтересоваться, какимъ образомъ вы будете обходиться безъ моего нмецкаго языка?

Я приготовился къ ихъ замешательству, но вмсто этого они разразились хохотомъ.

— Вашего нмецкаго языка? — взвизгнулъ Крысаковъ. — Вашъ языкъ, — не будемъ говорить о его національности, — достаточно опротивлъ мн за время вашей подозрительной болзни. Его языкъ, господа!? Онъ воображаетъ, что если я смотрлъ на него изъ жалости, чтобы изслдовать его…

— Дйствительно, Сандерсъ, это вы немного того, заврались, — снисходительно потрепалъ меня по плечу Южакинъ. Согласитесь, что таскать за собой человка, хвастающагося заслуженно или незаслуженно своимъ языкомъ, можетъ стать, наконецъ, тяжелымъ. Къ тому же Италія — страна, которую мы намрены теперь посетить, совершенно не нуждается въ людяхъ съ нмецкими органами.

— Въ тедескахъ, какъ говоримъ мы въ Италіи, — перевелъ Мифасовъ.

— Короче: вы насъ будете только компрометировать, — отрзалъ Крысаковъ. — Такъ какъ единственный языкъ, мало мальски пригодный въ стран Гарибальди, это — мой!

Мифасовъ и Южакинъ одобрительно взглянули на его большой, хвастливый языкъ и сказали:

— Онъ правъ, Сандерсъ. Вашъ языкъ, действительно, поистрепался за это время. Жизнь требуетъ чего-нибудь боле свжаго. Вашъ дальнйшій маршрутъ?

— Мой маршрутъ? — съ улыбкой спросилъ я. — Мой маршрутъ ясенъ. Въ Швейцарiю! Въ свободную Швейцарію, гд люди не знаютъ власти, но и не знаютъ рабства! Гд не залзаютъ не только въ нашу комнату, но и въ вашу душу. Гд люди сходятся свободно и открыто, какъ два путника на вершин горы, поднявшіеся съ разныхъ сторонъ. Пожмутъ ли они другъ другу руки и разойдутся на встрчу цвтамъ зеленющихъ склоновъ? Сплетутся ли въ объятія и бросятся въ пропасть, гд тьма или царство облитаго солнцемъ льда? Не все ли равно?

Не все ли это равно для льда, для солнца, для пасущихся на склонахъ стадъ и для людей, для тхъ людей, которые знаютъ только два слова: «свобода и равенство» (для швейцарцевъ). Два слова! Но когда ихъ лепечетъ малютка, проснувшійся въ теплой люльк, и орелъ кричитъ надъ вершиной красной, голой скалы, когда замираютъ они на сухихъ устахъ старухъ и звенятъ въ колокольчикахъ стадъ, — они образуютъ глетчеръ, могучій, неудержимый глетчеръ, питающій сотни, сотни горныхъ ручьевъ. Они разбгутся всюду, эти ручьи, чтобы напоить красивыхъ, свободныхъ людей чистой, холодной влагой, они научатъ ихъ играмъ и шуткамъ…

— Кажется, мы его слишкомъ обидли, и онъ далъ течь, — сконфуженно сказалъ Южакинъ. — После болзни его следовало бы щадить.

— Не поминайте насъ лихомъ, Сандерсъ, — искренно попросилъ извиненія Крысаковъ. — Когда будете летть куда-нибудь въ пропасть, удерживайте себя за волосы или подмышки: это смягчаетъ ударъ.

— Осторожнее съ глетчеромъ, — предупредилъ Мифасовъ. — Не забывайте, что онъ движется, и прыгайте съ него лицомъ впередъ. Съ правой стороны.

— До свиданія, мои друзья, — просто отвтилъ я. — До свиданія, Крысаковъ, до свиданія, Южакинъ, до свиданія, Мифасовъ. Не надо слезъ, потому что я иду навстрчу свободнымъ людямъ. Не надо речей, потому что каждое ваше слово ничто въ сравненіи съ теми двумя, которыя принадлежатъ этимъ людямъ — швейцарцамъ.

Прощай маленькій Тироль, где набожность и экономія обнажила людямъ колнки, а природа научила только труду и глупенькимъ игрушечнымъ песенкамъ. Прощай!

ВЪ ШВЕЙЦАРІЮ