Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Но тридцать пять франковъ — недорого, — пролепетала она упавшимъ голосомъ. — На одинъ мсяцъ?

— Недорого! Гм!.. Не въ этомъ дло, сударыня. Моральное состояніе человка, непрерывно сознающего, что въ его комнат еще недавно… развлекались невнчанные молодые люди… Что на этомъ стол, на этихъ стульяхъ, на этой… мебели, которую я стыжусь называть ея настоящимъ именемъ… — я неопределенно показалъ на кровать.

— Я не скажу: оргіи, но…

Лицо старушки сдлалось строгимъ, но въ тоже время сочувственнымъ.

— Господинъ Сандерсъ!

— Фрау Мюллеръ!

— Господинъ Сандерсъ, я васъ понимаю. Я васъ прекрасно понимаю. Но можете быть уврены, что въ квартир не происходило ничего подобнаго. Ни-че-го подобнаго. Двушка — изъ прекрасной семьи.

— Хотлось бы этому врить, — мрачно сказалъ я.

— Будьте спокойны, господинъ Сандерсъ… Вы можете спросить тамъ, — она указала на балконъ противоположнаго дома. — Тамъ. Вечеромъ, ровно въ половине девятаго, я стучала имъ въ дверь. Девушка никогда не оставалась более двухъ съ половиной часовъ.

— Два часа за пять франковъ? — грустно улыбнулся я. — Я начинаю бояться, фрау Мюллеръ, что вы слишкомъ дешево цените добродетель.

Мои слова произвели на нее сильное впечатленіе и заставили устыдиться собственной слабости.

— Конечно, конечно, господинъ Сандерсъ, — прошептала она. — Но это были такія дети… Такія дети… Да, да, разумеется… Я вижу, что могу положиться на васъ, господинъ Сандерсъ. Не правда ли?

Она твердо посмотрела мне въ глаза.

— Да, я не сомневаюсь, господинъ Сандерсъ. Я такъ и думала, когда услыхала вашу нерусскую фамилію. Эти русскіе, эти бомбы… Всюду, всюду бомбы!

— Куда бы вы ни взглянули, фрау Мюллеръ. Въ Россіи скоро негд будетъ упасть яблоку.

Она сокрушенно покачала головой.

— И, знаете, что еще хуже? Они очень часто не платятъ за квартиру, очень часто. Въ Швейцаріи это не любятъ, господинъ Сандерсъ. Не любятъ…

Она тревожно замялась.

— Оригинальная страна, фрау Мюллеръ… За комнату можно уплатить впередъ?

— О, да! И одинъ франкъ за услуги. Это недорого, господинъ Сандерсъ.

— Крайне дешево, фрау Мюллеръ! Одинъ франкъ прислуг…

— Мн, господинъ Сандерсъ. Уборка комнаты, платье, сапоги…

Я представилъ себ, какъ эта опрятная, хрупкая старушка, которая при первомъ же сквозняк могла вылетть за окно, будетъ чистить мою обувь, возиться съ умывальнымъ тазомъ и ведромъ, и сказалъ;

— Все это я могу продлать самъ, фрау Мюллеръ. Въ вашемъ возраст…

Она энергично замотала блой, трясущейся головой.

— Господинъ Сандерсъ, я работала всю жизнь, я не могу жить безъ дла… Мой сынъ тоже работаетъ, — инженеръ… Мы живемъ вмст… О-о! Онъ хорошо зарабатываетъ, очень хорошо зарабатываетъ, — на ея лиц заиграла улыбка материнской гордости. — И… знаете что?

Она лукаво прищурила кроткіе, блдные глаза, и, прикрывъ ротъ рукой, сказала:

— Я хочу, чтобы онъ женился, — дочь музикъ-директора. Въ воскресенье я ему это скажу, за завтракомъ…

— Воображаю, какъ онъ обрадуется, — замтилъ я.

— О, да! Да! Онъ уже давно хотлъ жениться на дочери полицейскаго чиновника, но я думаю, что лучше будетъ на этой.

— Конечно, тмъ боле, что переходъ съ дочери полицейскаго чиновника на дочь музикъ-директора врядъ ли покажется ему замтцымъ, фрау Мюллеръ.

Она нершительно пожала плечами.

— Дочь музикъ-директора — очень образованная двушка. Она говоритъ на четырехъ языкахъ. Вы читали въ газетахъ ея объявленіе: молодая двушка желаетъ научиться хозяйству и стирк въ интеллигентномъ семейств?

— Читалъ, и знаете что я думаю, фрау Мюллеръ? Если она еще играетъ на роял, то, вмст съ четырьмя языками, это будетъ хорошее подспорье къ стирк… Вдь, тогда и подавно можно будетъ обойтись безъ прислуги.

— Еще бы, господинъ Сандерсъ, еще бы!.. Значитъ, вы платите одинъ франкъ за услуги и, если хотите кофе, то еще двнадцать франковъ въ мсяцъ. Хорошо? А теперь я вамъ совтую пойти въ участокъ и отдать вашъ паспортъ. Взамнъ вы получите билетъ.

Паспортъ; участокъ… Родныя слова, такъ странно звучащія въ этой стран свободы.

Я отправился за вещами и въ участокъ.

* * *

Каждое утро она мн приносила чашку кофе съ блднымъ хлбцемъ на блюдц, и я пользовался случаемъ, чтобы поболтать съ ней пять-десять минуть.

Но чмъ дальше, тмъ отвты ея становились короче, тмъ проворне схватывала она съ комода наполненный мыльной водой тазъ. Несмотря на то, что темы, которыя я затрагивалъ, били ее по нервамъ, возбуждали подъемъ давно угасшаго духа.

— Знаете ли вы, фрау Мюллеръ, сколько у насъ стоитъ фунтъ мяса? Ни боле, ни мене, какъ 50–60 сантимовъ на ваши деньги! Что? Ха-ха-ха! Еще не такъ давно оно стоило вдвое меньше!

— Скажите мн, фрау Мюллеръ, откровенно: вы представляете себ курицу за полтора-два франка? А я ихъ уничтожалъ десятками!

Она шептала:

— Сорокъ сантимовъ… Полтора франка…

И выпытывала все новыя детали, стараясь иногда объяснить, во что превратился бы міръ въ умлыхъ рукахъ швейцарцевъ, обладающихъ мясомъ и курами за эту цну.

Но, однажды, съ болью вырвавшись изъ этого царства грезъ, она твердо, хотя негромко сказала:

— Господинъ Сандерсъ… Я давно хотла это сказать, но… но я думала, что вы догадаетесь сами…