Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Средне, — отвтилъ онъ саркастически. — Общее мнніе довольно удачно формулировано однимъ изъ профессоровъ такъ: «Нашихъ студентовъ слдуетъ во что бы то ни стало оберегать отъ вліянія этого, во многихъ отношеніяхъ, интереснаго, но слишкомъ… экзотическаго элемента». Это — вообще. А въ частности, профессоръ Р. не такъ давно поколотилъ и выбросилъ изъ аудиторіи одного экзотическаго юношу за то, что тотъ собирался его послушать, не внеся платы за лекцію… Профессоръ Ф. подивился терпнію Р., вс сообща объявили Ф. благодарность за энергичныя дйствія, а экзотическаго юношу вышибли изъ университета… А вотъ еще…

— Нтъ ужъ довольно, — попросилъ я. — Поговоримъ о другомъ, повеселе.

— Повеселе? — задумчиво переспросилъ онъ. — Разсказать, разв, какъ здсь, на лекціяхъ студенты забавляются?.. Воробья недавно у химика выпустили… Кошку…

— Еще веселе, — жалобно сказалъ я, испуганный мрачнымъ, насмшливымъ выраженіемъ его глазъ.

Повидимому, юноша былъ отравленъ до самой сердцевины, какъ стебель какого нибудь ядовитаго растенія. Его волосы стали похожими на забытую въ химическомъ шкапчик паклю, на кончик носа выступила ядовитая капля.

— Прекрасно, — согласился онъ. — Вы… не соціалъ-демократъ? Нтъ? Ну, все равно. Я, было, вамъ про первое мая разсказать хотлъ… Пролетарии всхъ странъ соединяйтесь!..

— Первое мая?! — вскричалъ я. — Великолпно! Что можетъ быть прекрасне и радостне этого праздника труда?! Когда люди разныхъ профессій, возрастовъ и сословій идутъ нога въ ногу, обнявшись, какъ братья, воины единой могучей рати…

— Словомъ пролетаріи всхъ странъ соединяйтесь!.. — съ глубокой и грустной ироніей, подсказалъ отравленный юноша.

Мое сердце начало щемить.

— Кажется скоро уже — станція? — робко спросилъ я.

— Скоро… Стало быть — пролетаріи всхъ странъ соединяйтесь? Такъ, что ли?.. Хорошо… За два дня до прекраснаго праздника труда въ читальн вывсили объявленіе. Просимъ — де, господъ русскихъ участія въ шествіи не принимать, потому что ходятъ они не въ ногу, поютъ плохо и вообще… элементъ безпокойный…

Мн стало казаться, что воздухъ наполняется ядовитыми испареньями. Я вспомнилъ стихотвореніе «Анчаръ».

— Вносятъ безпорядокъ! Какъ не вноситъ?! Идетъ этихъ идіотовъ видимо, невидимо… Азъ, — два! азъ, — два! лвой-правой! лвой-правой!.. Зонты черезъ плечо — съ дозволенія начальства. Цвты, ленточки, впереди — пиво… Азъ-два!.. А тутъ эти, прости Господи — отречемся отъ стараго міра. Поютъ скверно, идутъ въ разбродъ, кучка маленькая… Никому не нужны… По грязи топчутся… Эхъ!..

Кажется онъ естественно умолкъ. Подошли къ станціи.

— Вы въ Цюрихъ? — спросилъ юноша.

— Въ Цюрихъ.

— А потомъ въ Россію? Пожили бы здсь — у васъ чихнуть лишній разъ не позволяютъ… Право.

— А разв вамъ это здсь хочется? — спросилъ я.

Отравленный юноша не отвтилъ.

Когда я садился въ вагонъ, онъ скороговоркой проговорилъ:

— На Рейнскій водопадъ совтую хать безъ провизіи — тамъ недорого. Меня тамъ въ прошломъ году чуть живымъ не зали, особенно старуха. Закуску, дескать, изъ чужого кантона привезъ — нашему раззореніе. Нищіе — русскіе! Издваются…

Поздъ тронулся.

— Прощайте, — поклонился я.

— Прямо бсились отъ жадности, — крикнулъ въ отвтъ юноша.

— Прощайте!

Онъ поставилъ рупоръ:

— Жадные, говорю, окаянные… Деньги, деньги…

Больше я его не слышалъ.

Поздъ шелъ медленно, останавливаясь на каждой станціи, чтобы принять нсколько пьяныхъ швейцарцевъ.

Они фальшиво пли, кричали, обнимали послушныхъ женщинъ, отъ души веселились. Нескладные, темные, забытые и идіоты — равноправные любимые дти труда, денегъ и алкоголя.

Я послушался отравленнаго блобрысаго юноши и пошелъ на Рейнскій водопадъ безъ закуски. Все было чисто, дешево и удобно. Вечеромъ его освещали цвтными огнями.

Я смотрлъ на водопадъ, на эту панику брызгъ и пны, слушалъ грохотъ и ревъ обезумвшей, свергающейся въ пропасть воды… Водопадъ…

Мн стало жаль его. Несчастнаго, все еще могуче-прекраснаго, юродиваго старика.

Онъ по прежнему думалъ, что наводитъ священный ужасъ, метался, трясъ бородой, не замчая, что его давно показываютъ за франкъ съ персоны, играютъ зайчиками на его носу, вплетаютъ ленточки въ старые сумасшедшіе волосы и ткутъ изъ нихъ кухонныя полотенца.

За это ему обезпечена квартира и столъ. Честный старикъ и хорошій работникъ.

ВЪ РЕСТОРАНЪ

Онъ вошелъ съ ней подъ руку — довольная супружеская чета.

Снялъ шляпу и передалъ ей. Снялъ пальто и передалъ также ей. И палку. Все передалъ ей, врной подруг жизни.

Слъ и спросилъ пива, предоставивъ ей полную свободу.

Онъ ей вритъ.

Швейцарская идиллія.

* * *

Онъ пришелъ одинъ. Похлопалъ кельнершу и спросилъ пива. Похлопалъ еще разъ кельнершу и еще разъ спросилъ пива. Похлопалъ кельнершу, спросилъ пива. Похлопалъ, спросилъ… похлопалъ, спросилъ…

Свободная, какъ втеръ, кельнерша! Одна для всхъ. Терпливо ждетъ кельнершу женихъ Фридрихъ.

На другой день я получилъ странную телеграмму:

Sdiomvineziakris acowmifasowiiiga kin.

Въ первый моментъ я заподозрилъ убійство, — затмъ ловкую симуляцію. Но когда пришелъ въ себя, довольно свободно расшифровалъ: