Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Знамена есть налво; знамена есть направо; знамена есть впереди; знамена есть въ нижнемъ этаж; знамена есть въ верхнемъ этаж; знамена есть въ среднемъ этаж. Какіе, именно, знамена хотли-бы вы видть?

Въ одной нмецкой гостинниц я наблюдалъ слдующій фактъ: какой-то человкъ постучалъ въ дверь перваго нумера и сказалъ:

— Очень прошу извиненія — не здсь-ли находится въ гостяхъ господинъ Шульцъ; онъ мн нуженъ по одному мануфактурному длу.

Посл этого онъ постучалъ во второй номеръ:

— Очень прошу извиненія — не здсь-ли находится въ гостяхъ господинъ Шульцъ; онъ мн нуженъ по одному мануфактурному длу. Я уже спрашивалъ въ первомъ номер — его нтъ.

Тоже самое онъ повторилъ въ третьемъ, четвертомъ и пятомъ номер. Въ шестомъ уже добавлялъ: я искалъ господина Шульца въ первомъ номер, я искалъ господина Шульца во второмъ номере, въ третьемъ и въ четвертомъ, я искалъ господина Шульца также въ пятомъ — его тамъ не было. Нтъ-ли у васъ господина Шульца, необходимаго мн по мануфактурному длу?

У насъ въ Россіи посл этого монолога открылась-бы дверь третьяго или четвертаго номера и сапогъ полетлъ бы въ голову незадачливаго мануфактурщика.

А въ немецкой гостинниц голоса отвечали изъ-за дверей:

— Я очень сожалю, но у меня въ пятомъ номере нтъ въ гостяхъ господина Шульца, необходимаго вамъ по мануфактурному длу; но нтъ-ли господина Шульца въ номер шестомъ?

Все немецкія двери украшены надписями «выходъ», будто кто нибудь безъ этой надписи воспользуется дверью, какъ машинкой для раздавливанія ореховъ, или уцепившись за дверную ручку, будетъ кататься взадъ и впередъ. Надписи, украшающія стны уборныхъ въ немецкихъ вагонахъ — это целая литература: «просятъ нажать кнопку», «просятъ бросать сюда ненужную бумагу», подъ стаканомъ надпись «стаканъ», подъ графиномъ «графинъ», «благоволите повернуть ручку», «въ эту пепельницу покорнейше просятъ бросать окурки сигаръ, а также другихъ табачныхъ изделій».

Однимъ словомъ, всюду — битте-дритте, какъ говорилъ Крысаковъ.

Существуетъ и нмецкая любовь къ изящному; въ Берлин большинство автомобилей раскрашено разноцветными розочками; всякая вещь, которая поддается позолоте — золотится; не поддается позолоте — ее украсятъ розочкой.

Нарядъ нмецкой женщины — это цлая симфонія. На голов зеленая шляпа съ желтымъ перомъ и красной розочкой. Юбка голубая, обшита внизу оранжевыми полосками. Только кофточка отличается скромнымъ фіолетовымъ цветомъ; но надета она такъ, что грудь длается плоской, а спина пузырится, какъ волдырь на обваренномъ мст; башмаки хотя изъ грубой кожи, но за то большіе; чулки прекрасной верблюжьей шерсти.

Изъ этихъ элементовъ составляется вся немецкая женщина, изъ женщинъ толпа на главныхъ улицахъ, толпа даетъ физіономію всему Берлину, а Берлинъ — Германіи.

Нмецкій мужчина — это вторая сторона вышеописанной физіономіи. Средній нмецкій мужчина не иметъ ни страданій, ни сомнній, ни очень возвышенныхъ, ни очень низменныхъ чувствъ.

Онъ любитъ прежде всего себя, за то, что никогда не доставлялъ самъ себ ненужныхъ страданій; потомъ семью, потому что дти не огорчаютъ его, а жена не измняетъ, по недостатку темперамента или поклонниковъ; наконецъ, любитъ родину, потому что она заботится о немъ, пишетъ на каждыхъ дверяхъ «выходъ» и устраиваетъ удобные перенумерованные желобки для сигаръ у телеграфныхъ окошечекъ.

Онъ спокоенъ за себя, за семью и за родину.

Спокойствіе даетъ ему возможность веселиться, и онъ, действительно, каждый день веселится, но не утромъ или днемъ — когда нужно устраивать свое благосостояніе, — а вечеромъ.

Какъ онъ веселится?

За столомъ въ любимой пивной собирается каждый день одна и та-же компанія: Фрицъ Штумпе, Яковъ Миллеръ, Іоганнъ Миткраутъ и Адольфъ Гроссштокъ.

Цлый вечеръ взрывы хохота несутся со стороны стола, занятаго веселыми собутыльниками.

— Эге, — думаетъ зритель въ отдаленіи, — наверное, что нибудь забавное разсказываютъ. Прислушаюсь-ка…

Прислушивается…

— Герръ Штумпе! Отчего вы сегодня молчите? Не бьетъ ли васъ ваша жена?

Взрывъ гомерическаго хохота следуетъ за этими словами.

— Охъ, — говоритъ Іоганнъ Миткраутъ, задыхаясь отъ смха. — Вчно этотъ Миллеръ придумаетъ какую нибудь штуку. А? «Не бьетъ-ли», говоритъ, «васъ ваша жена»? Ха-ха-ха!

— Хо-хо-хо!

Всеобщій восторгъ пьянитъ толстую голову Миллера; надо сказать что нибудь еще, чтобы закрпить за собой славу присяжнаго весельчака и юмориста.

— Герръ Штумпе! Говорятъ, что вы уже цлый годъ не носите вашихъ сбереженій въ вашъ банкъ?

— Почему? — недоумваетъ простоватый Штумпе.

— Потому что весь вашъ бюджетъ уходитъ на покупку вашихъ зонтиковъ, которые ломаетъ о вашу спину ваша жена.

Будто скала обрушилась — такой хохотъ потрясаетъ стны пивной.

— Хо-хо-хо! — стонетъ басомъ изнемогающій Гроссштокъ.

— Хи-хи-хи, — октавой выше заливается, нагнувъ къ столу голову, совершенно измученный Миткраутъ.

— Хе-хе-хе!

— Хо-хо-хо!!

— Э, — думаетъ Штумпе, — дай-ка и я что нибудь отмочу. Тоже когда-то острили не хуже.