Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Впередъ за кофе? — безпечно спросилъ я.

— Нтъ… Впрочемъ, и это, господинъ Сандерсъ… Но главное…

— Да говорите же, фрау Мюллеръ, говорите…

— Я очень боюсь, что вы поймете меня дурно, господинъ Сандерсъ… Не такъ, какъ надо…

— Фрау Мюллеръ…

— Нтъ, нтъ, нтъ. — Она перевела духъ и произнесла боле или мене ршительно:

— Я вамъ уже давно хотла сказать, господинъ Сандерсъ… Всякій разъ, когда я прихожу къ вамъ, по длу, вы задерживаете меня на пять, десять минуть. И мы остаемся одни… остаемся одни…

— Одни, фрау Мюллеръ, одни.

Она ршила, что я ее понялъ, и улыбнулась увядшими ленточками губъ, одинокимъ, застнчивымъ выглянувшимъ зубомъ.

— Вы понимаете, господинъ Сандерсъ?.. Вы понимаете?.. Въ этомъ город — такія, такія сплетни.

Она слабо указала на балконъ противоположнаго дома и повторила.

— Это настоящее сплетничье гнздо, господинъ Сандерсъ.

Я героически справился съ душившимъ меня смхомъ и любезно сказалъ:

— Фрау Мюллеръ… Вы забываете, что я слишкомъ старъ, чтобы подавать еще поводы къ сплетнямъ.

Она отрицательно покачала головой. И взявъ тазъ, зашлепала туфлями, гордая своей незапятнанной репутаціей въ прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ.

Какъ бы раскаркалось сплетничье гнздо, если бы узнало, что иногда я угощалъ фрау Мюллеръ вкуснымъ швейцарскимъ шоколадомъ!

Мы мало разговаривали другъ съ другомъ посл нашего объясненія; только разъ, — когда я попросилъ ее выбросить почти цлой хлбъ и большой кусокъ полузасохшаго сыра, она грустно сказала:

— У васъ, вроятно, давно нтъ матери, господинъ Сандерсъ?

— Не скажите, — возразилъ я уклончиво.

— Почему же она не научила васъ покупать ровно столько, сколько вамъ нужно, господинъ Сандерсъ?

Я скромно отвтилъ:

— Мы еще дикари, фрау Мюллеръ, и рдко закусываемъ въ одиночку. При разсчет на число желудковъ легче ошибиться, чмъ на вмстительность одного.

Въ ея взгляд свтилось глубокое сожалніе.

Разставаясь, я сказалъ ей:

— Я узжаю, фрау Мюллеръ… Ваша комната была верхомъ совершенства, ваша любезность превосходила все, мною досел виднное. Я узжаю съ глубокою грустью и лучшими воспоминаніями.

Она подняла на меня кроткіе, блдные глаза и жалостно сказала:

— Господинъ Сандерсъ, мн такъ жаль, что вы узжаете… Очень, очень жаль…

Въ моей голов пронеслись ботинки и платье, которыя я самъ чистилъ, въ порыв сыновьяго почтенія, нсколько плитокъ шоколаду и два-три букета цвтовъ подаренныхъ ей, когда она возвращалась съ кладбища, гд покоился прахъ ея мужа, и я подумалъ:

— Ты заслужилъ эту скорбь, Сандерсъ, и это морганіе маленькихъ мутныхъ глазокъ, за которымъ сейчасъ польются слезы… Не надо слезъ, не надо…

— Ахъ, господинъ Сандерсъ! Это ужасно, что вы теперь длаете, именно теперь.

— Когда ты уже успла привязаться, бдняжка…

— Когда такъ трудно сдать комнату, господинъ Сандерсъ…

— Ахъ да… Конечно, конечно… Прощайте, фрау Мюллеръ!

Прощайте!.. Маленькая швейцарская старушка съ монеткой, ровно бьющейся между восьмымъ и девятымъ ребромъ.

Ты честно заработала ее, вчная, цломудренная труженица!

ЗАБЫТЫЕ ЛЮДИ Разсказъ блобрысаго юноши

Да, они были некрасивы, очень некрасивы. Особенно мужчины — угрюмые и сутулые съ мутнымъ взоромъ, съ громадными узловатыми кистями длинныхъ рукъ, съ согнутыми въ колняхъ ногами.

Многіе держали ружья, а шляпы и платье ихъ были украшены разноцвтными лентами, вносившими нотку тупой наивности.

Многіе держали ружья.

Эти хали на одинъ изъ безчисленныхъ маленькихъ праздниковъ стрльбы и были слегка пьяны, какъ и многіе другіе, хавшіе просто для прогулки…

Были и совсмъ трезвые, но ихъ полусонные глаза и свободно вихлявшіе въ суставахъ члены длали ихъ похожими на пьяныхъ.

Они не были сдержаны, чувствуя себя хозяевыми вагона, громко смялись и пли, а ссохшіеся пальцы ихъ закорузлыхъ рукъ блуждали по колнямъ, бедрамъ и грудямъ сидвшихъ рядомъ женщинъ.

Это была ихъ собственность — спокойныя некрасивыя женщины въ черныхъ корсетахъ, высокихъ и плоскихъ, раздавливающихъ груди.

А свободныя отъ легкой белой матеріи шеи, съ большими кадыками и припухшими железками, казались столь же предназначенными для дешевыхъ украшеній, какъ для большого альпійскаго колокольчика.

Он отвчали на ласки неопределенными улыбками, реже пожатіемъ рукъ и еще реже поцлуями.

Он знали, что это ихъ право или обязанность, поэтому мало стснялись, не придавая значенія присутствію постороннихъ и еще мене случайному уродству своего собственника.

Среди мужчинъ я замтилъ двухъ или трехъ идіотовъ природныхъ или, можетъ быть, изготовленныхъ по рецепту того сердитаго господина съ племянницей.

Наблюдать за ними было скоре любопытно, чмъ весело, и я вздохнулъ облегченно, когда поздъ остановился.

— Везенъ!..

Картина, которая мн представилась, была немного олеографична все же прелестна. Я пошелъ вдоль Валльскаго озера, узкаго, очень глубокаго, сжатаго стнами угрюмыхъ, мстами соверешенно голыхъ скалъ.

Его неподвижная, нмая вода казалась голубымъ застывшимъ металломъ, эмалью, подернутой розово-дымчатыми и синеватыми тнями — отраженіями скалъ и неба и еще чего то для меня непонятнаго.