Экспериментальный фильм

Голос мой звучал громче, чем я того хотела. Мама и Саймон испуганно отступили назад. Саймон глубоко вдохнул, как он делал всегда, чтобы сохранять хладнокровие. Мне казалось, я читаю его мысли: «Спокойно, спокойно, она просто выпускает пар, не принимай это на свой счет». Мама растерянно мигала, губы ее беззвучно шевелились, словно она первый раз в жизни не знала, что сказать.

– Зачем ты говоришь все это, Луиз? – наконец произнесла мама. – Это на тебя не похоже. Это жестоко! Ты никогда не была жестокой.

Это не жестокость, мысленно возразила я. Это страх. Боль. Разочарование.

Усталым, словно высушенным, голосом я произнесла вслух совсем другое:

– Прости, мам, я не хотела тебя обидеть. Но я должна идти, и я ухожу. Я всегда делаю то, что должна. Такая уж у меня привычка.

Поправив лямки рюкзака, я повернулась и направилась к дверям.

В глубине души я ожидала, что кто-нибудь из них меня окликнет, и, когда этого не произошло, почувствовала облегчение, смешанное с досадой. Впрочем, как это часто бывает, реальность, вмешавшись, сделала сцену моего ухода менее драматичной. Ожидая лифта, я услышала чьи-то торопливые шаги и, обернувшись, увидела Саймона.

– Господи боже, Саймон, не сердись, – пробормотала я. – Мне так жаль, если…

– Не переживай, Луиз, все нормально. – сказав это, он осекся и фыркнул. – То есть все далеко не нормально, но мы поговорим об этом после. Ты забыла. – Саймон протянул мне телефон, который я сама ему вручила. Мысленно я обозвала себя последней растяпой. – Он зазвонил, как только ты ушла. Это Сафи.

Я снова выругала себя, поблагодарила Саймона и взяла телефон.

– Привет, – сказала я в трубку. – Я немного опоздаю. Дело в том, что…

– Забудьте об этом, – перебила Сафи. – Вы смотрели сегодня новости?

– Нет, а что?

– Лучше посмотрите сами, мисс Кернс.

– Хорошо. Какой канал?

Повисла пауза, оказавшаяся неожиданно длинной.

– Любой, – наконец ответила Сафи.

Вот так я узнала.

Часть третья Показ

15

Если задуматься, это удивительно: кино обладает своим собственным языком, словарем визуального повествования, и такие люди, как миссис Уиткомб и ее современники, создали этот язык за невероятно короткий срок. Все, что было потом, – лишь совершенствование, разработка технической стороны. Жорж Мельес заложил основу для всех спецэффектов, которые кинематограф использует сегодня.

Мне бы хотелось, чтобы в реальной жизни тоже можно было использовать эффекты. Особенно когда все усложняется, начинает бешено ускоряться, как это бывает – как это было. Радужные оболочки, затмения, все расплывается, растворяется, стирается… И экран внезапно становится черным.

Да, если бы жизнь походила на кино, то эта глава началась бы именно так: черный экран, а потом титры: «Двадцать четыре часа спустя». Я прихожу в себя, снова в больнице. Горит яркий свет, я чувствую кожей его теплое прикосновение, в голове у меня какое-то красное марево. Но я не вижу света, потому что я ничего не вижу.

Я ослепла.

Кто-то сидит у моей кровати, нежно держа меня за руку. Я хочу верить, что это мама, очень хочу. Но с самого первого мгновения я знаю, что это не она.

Чье-то дыхание около моего уха. Кто-то наклонился ко мне. Я слышу голос, так хорошо мне знакомый, он звучит в гулкой пустоте моей головы.

Сестра, я старалась. Я делала все, что могла. Но ты не слушала меня, и теперь ты здесь.

Теперь мы обе здесь, в темноте.

Если бы моя жизнь была фильмом, это был бы самый подходящий момент…

(пространство между кадрами, мелькающими слишком быстро, чтобы их рассмотреть, создавая иллюзию движения вперед, в то время как движение идет по замкнутому кругу, к изначально предопределенному концу)

…для того, чтобы закричать во весь голос.

Снова черный экран: перемотка назад, перезапуск. И опять титры:

«Двадцать четыре часа назад».

Через несколько секунд после того, как Сафи предложила мне посмотреть новости, мы с Саймоном, убедив сотрудника справочного стола переключить канал, уже стояли перед одним из телевизоров в комнате ожидания. Я не сводила глаз с экрана, сжимая в руке телефон, по громкой связи обсуждая увиденное с Сафи; Саймон тем временем шарил в Интернете, открывая на планшете один сайт за другим. Мама маячила за нашими спинами, несомненно, обиженная моей предшествующей вспышкой, но до крайности заинтригованная нашим внезапным возвращением.

– Что случилось? – спросила она, увидев выражение моего лица.

– Не знаю, – бросила я и поспешно добавила: – Пока не знаю.

Вскоре мы знали все – средства массмедиа предлагали практически одинаковые версии произошедшего. Ничего хорошего. Все это очень, очень плохо.

– Да, повсюду все примерно то же самое, – сообщил Саймон. Я кивнула, не отрывая глаз от лица диктора на экране. Он повторял сообщение, которое я впервые услышала пятнадцать минут назад: