Миссис Уиткомб выполняла ее волю, пытаясь спасти Хайатта, пытаясь спасти себя. Надеясь умилостивить беспощадный призрак, который преследовал ее от колыбели до могилы, от усеянного трупами поля, где юная Гизелла впервые ощутила Ее прикосновение, до купе пассажирского поезда, мчавшегося в Торонто, где она стояла, наблюдая, как кожа реальности отслаивается под токсичным воздействием «творения», на которое она положила свою жизнь.
Полуденница, легкий солнечный удар, превращающий кокон иллюзий, которым мы окружаем себя, в пыль и пепел. Момент, когда ты осознаешь, что ничего поправить нельзя, последняя искра, которую гасит небытие.
Эти беспощадные глаза. Этот взгляд, который не прощает ничего. Эти слова, вкрадчивые, как смерть, и такие же неотвратимые.
(
Экран светился ярко, невозможно ярко. Больше не было ни сумрака, ни теней. Купе поезда начало таять и распадаться. Госпожа Полудня была теперь так близко, что могла коснуться экрана с другой стороны. Еще мгновение, и она проникнет сквозь него, и миссис Уиткомб не сможет ей помешать – разве что разорвать полотно и затолкать ее обратно, в иной мир? Но нет. Стена за экраном расколется; поезд распадется на две части. Небо даст трещину и втянет в себя землю.
Я видела, как миссис Уиткомб шепчет:
В этом утверждении не было ни злобы, ни страсти, в нем звучало лишь удовлетворение; никакой жестокости, кроме той, которой подчас дышит природа при звуках предсмертных стонов нескольких сотен погибающих существ. И хотя я никогда не сказала бы об этом Саймону вслух – хотя, так или иначе, он в конце концов прочтет мои записи, – вспоминая о том, что произошло дальше, я чувствую, что готова поверить так, как верит он и его родители. Стечение обстоятельств, игра случая позволили миру продолжать свое существование, а не разорваться, как влагалище при тяжелых родах, когда Госпожа Полудня пыталась проникнуть в то, что мы называем реальностью.
Именно к числу случайных обстоятельств можно отнести то, что купе миссис Уиткомб было оборудовано старомодными газовыми светильниками. Если бы там использовались электрические лампы, на которые в ту пору уже перешло большинство поездов, на полочке у светильника не лежали бы спички. А это означает, что миссис Уиткомб не смогла бы сделать то, что она сделала, – схватить спичку, чиркнуть ею по ближайшей твердой поверхности и, когда спичка вспыхнула, бросить ее в проектор, вызвав тем самым взрыв перегретой пленки, на которой при помощи Вацека Сидло были запечатлены ее видения.
Экран-простыня вспыхнул, и почти в то же мгновение яростный вопль обманутых ожиданий подхватил миссис Уиткомб, закружил ее и потащил прочь. Мир сложился пополам, зрительные образы, запахи, звуки – все исчезло. Никакой боли она не чувствовала, ее окружала темнота, холодная и влажная темнота, сжимавшаяся со всех сторон. Земля сомкнулась над ее головой, давила своей тяжестью ей на спину, забивалась в уши и ноздри. Снова поле, но совсем в другом ракурсе.
(«Верни его или возьми меня туда, где он»,
Миссис Уиткомб вслепую протянула вперед руки и ощутила, что ее дрожащие пальцы коснулись чего-то твердого и острого. Похожего на кости.