Кроме опыта Французской империи известно также желание некоторых чиновников опереться на подходы Британской колониальной державы. Этой идеи, в частности, придерживался сенатор К. К. Пален, который в 1908 г. отправился в Туркестан в целях инспекции и подготовки рекомендаций для реформы местного управления[150]
. К. К. Пален намеревался разработать правила для так называемых казийских судов[151]. Для этого он хотел кодифицировать шариат, собрав все необходимые сведения в один сборник, тем самым игнорируя систему прецедентов и местных обычаев, которые существовали до и после захвата этой территории русскими войсками[152]. Столь амбициозная задача апеллировала к опыту Британской Индии. Основной массив информации, согласно проекту К. К. Палена, предстояло извлечь из русского перевода сочинения по мусульманскому праву «Ал-Хидая»[153] Бурханаддина ал-Маргинани (1123–1197). При этом Н. И. Гродеков, подготовивший русский перевод, опирался не на арабский оригинал, а на английскую версию, созданную британцами для нужд управления своими восточными колониями[154]. Таким образом, случай с «Ал-Хидая» в Туркестане и способ, с помощью которого этот правовой текст был переделан в «англо-мухаммеданский закон», отображает, согласно А. Моррисону, классическую историю «сотворения колониального знания»[155].Несмотря на существовавшие параллели, мы должны обратить внимание и на то, что ресурсы и условия колониальных империй могли существенно различаться. При взаимоотношениях с народами, находившимися на разных уровнях социально-экономического развития и принадлежавшими к различным конфессиям, возникали большие трудности в подборе методов колониального управления. Так, выбрав в качестве критерия интеграции сословные и социальные разделения (кочевые, оседлые и бродячие инородцы)[156]
, а не региональные, правительство допустило большую ошибку, пытаясь использовать одни и те же программы для кодификации обычного права в Восточной Сибири[157] и Казахской степи[158]. Конфессиональные различия — буддизм и политеизм Восточной Сибири и мусульманство Казахской степи — были тесно связаны с различиями в социально-экономических и политических отношениях[159]. Подобного рода просчеты были одним из ключевых факторов, обеспечивших провал кодификационных усилий, которые в результате становились продуктом еще более сложного конструирования имперского знания о своих новых подданных, чем опыт некоторых европейских держав.Примечательно, что одновременно с Казахской степью кодификация обычного права происходила и в другой части Российской империи — на Северном Кавказе. Сравнение этих регионов убеждает нас в том, что подходы к осуществлению кодификации имели большое сходство. В 1840–1860‐е гг. империя организовала несколько крупных кампаний по изучению обычного права народов Северного Кавказа и подготовке соответствующих сборников. Активную роль в этом сыграл лейтенант Д. С. Бибиков, который руководил Канцелярией по управлению мирными горцами. Этот русский чиновник составил опросник из двенадцати пунктов, который должен был использоваться как пособие в ходе сбора информации в различных регионах Северного Кавказа. Согласно исследованиям М. Кемпера, «он (вопросник. —
Систематизировать и кодифицировать: казахское обычное право в колониальном контексте