Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Иначе говоря, долгая жизнь в чужих краях, разные социальные факторы способствовали переплетению культурных и социальных интересов хозяина и раба. Не обходилось и без влияния среды, в которой они взаимодействовали. В конечном счете это приводило к тому, что лица, которые по имперским меркам попадали в категорию рабов, принимая так называемое «русское освобождение», не всегда стремились вернуться домой[660]. Подобная картина наблюдалась не только в центральных регионах Казахской степи, но и на периферии, например на Сырдарье. Обращая внимание на такие особенности, И. Я. Осмоловский в 1860 г. докладывал командующему Сыр-Дарьинской линией о том, что часть бухарцев, хивинцев, кокандцев приняла кочевую жизнь, обзавелась новыми семьями и не желает возвращаться домой[661]. В этих случаях после соответствующих юридических процедур переход на социальное положение казахов не должен был стать препятствием со стороны колониальной администрации[662]. Однако большее затруднение для чиновников создавали другие происшествия, встречавшиеся на Сыр-Дарьинской линии. Так, в 1860 г. Ю. Карамышев доводил до сведения И. Я. Осмоловского, что в 1847 г. Батырбай Баяделов из рода торткара во время голода купил у каракалпаков за одного верблюда и лошадь двухлетнего мальчика, которому сейчас 16 лет. Этот юноша в ответ на предложение чиновников вернуться к себе на родину ответил отказом, так как Баяделов, не имея собственных детей, относится к нему как к сыну. Размышляя, как поступать в подобных случаях, И. Я. Осмоловский решил, что такая история не относится к случаям покупки рабов, потому что дети приобретались с согласия родителей и в новой семье с ними обращались как с родными. Из этого делался вывод, что хотя такая практика и противоречит шариату, но ее можно оставить в прежнем виде без какого-либо законодательного ограничения со стороны империи. Это соображение, по замыслу И. Я. Осмоловского, должно было выступить в качестве правила при разборе такого рода дел[663]. Как видим, перед нами снова непростая колониальная ситуация — пытаясь остаться в рамках закона (имперского, адата или шариата), старший чиновник тем не менее должен следовать логике принятия инструментальных решений. Эта новая конструкция имперского знания стремится отказаться от прояснения всех деталей социально-экономических отношений и оценить реальные выгоды сторон (раба и господина). В результате анализ сводится к некоей генерализованной формуле гуманности родовых традиций и коллективизму, присущим кочевому обществу[664]. Однако сложно быть уверенным в том, что это действительно было так. Не следует исключать и того предположения, что сведение разных форм зависимостей и отношений к более простым объяснениям и поддержание родоплеменных взаимодействий в той форме, которая была до русского завоевания (включая торговлю детьми)[665], — это стратегическая задача сохранения равновесия в сложной контактной зоне, когда империя еще не может обозначить свое место с позиции силы и главного действующего игрока.

Наряду с вопросами социально-экономического характера Сыр-Дарьинская линия, по представлениям некоторых чиновников, должна была стать точкой культурного притяжения. По этому поводу Макшеев писал: «…полезно сосредоточить в каждом степном укреплении интересы окрестных киргиз, заведя в них киргизское управление, киргизский суд, мечеть с муллой, базар и проч. Тогда киргизы убедились бы на самом деле, что укрепления устраиваются для их собственного благоденствия, и привыкли бы смотреть на них как на свои города. Тогда семена цивилизации, брошенные в киргизские степи, принялись бы и возросли»[666].

В 1850‐х — начале 1860‐х гг. в форте Перовский строится православная церковь[667], открывается начальное училище[668]. Однако эти учреждения не охватывали культурных потребностей значительной части местного населения, представленного мусульманами — оседлыми и кочевыми казахами, купцами из Центральной Азии, местными татарскими, башкирскими и казахскими чиновниками и др. Поэтому И. Я. Осмоловский в октябре 1853 г. обратился к оренбургскому и самарскому генерал-губернатору В. А. Перовскому с просьбой о строительстве в форте Перовский мечети и размещения в ней «ученого, выдержавшего экзамен (в ОМДС. — П. Ш., П. С.) и преданного правительству муллы»[669].